Валерия Вербинина - Заколдованное кресло

— Ага! Догадался? Он толстовку надел, чтобы внимания не привлекать, а про ботинки забыл. Но это все мы уже потом выяснили. Ты мне лучше расскажи, зачем ему кресло понадобилось.

Опалин сморщил лоб.

— Ну, раз нэпман не хотел его бросать… Кресло дорогое? Или в нем что-то было спрятано?

— А знаешь, может, из тебя и выйдет толк, — заметил Логинов одобрительно. — Я тоже товарищам сказал: явно же дело нечисто. Что-то с креслом не так. Тут нэпач наш позеленел и демонстративно на свое кресло сел — не снимете, мол. Но не на таких напал. Стащили мы его с кресла, пару тумаков дали — а что, он же сопротивлялся — и стали кресло изучать вдоль и поперек. Спицами проткнули, обивку сняли и в конце концов нашли.

— Золото? — спросил Ваня с любопытством. — Или бриллианты?

— Деньги.

— И много?

— Ну… Три тысячи.

Опалин присвистнул.

— Ого! Я слышал, за три тысячи можно кооперативную квартиру купить…

Агент покосился на него. В глазах Логинова мелькнули и погасли иронические огоньки.

— То-то и оно, что нельзя, Ваня. Потому как это не советские деньги были, а керенки.

Тут, надо сказать, Опалин изумился. Потому что в 1926 году керенки, то есть деньги бесславно канувшего в Лету Временного правительства, возглавляемого Керенским, не стоили даже бумаги, на которой были напечатаны. Ими можно было разве что растопить печь.

— Слушай, но если эти деньги сейчас ничего не стоят… — Юноша нахмурился. — Что же твой нэмпан так волновался? Почему предлагал тебе взятку, лишь бы ты его отпустил?

Логинов расхохотался.

— Видел бы ты его лицо, когда мы вытащили из кресла этот сверток! Керенки были завернуты в газету, — пояснил агент. — Сначала задержанный бормотал что-то вроде: "Оля меня никогда не простит… Один раз попросила об одолжении, и тут такое! Она меня убьет, и будет совершенно права!". А через минуту, когда мы развернули газету, предъявили ему эти бумажки и попросили объясниться, у него сделался такой вид, словно его вот-вот удар хватит. Но он отдышался, сел поудобнее, попросил папиросу, и его прорвало.

Тут Логинов выдержал театральную паузу, и Опалин заерзал на месте.

— Ну, ну, не томи! — не выдержал он.

— Короче, его фамилия оказалась Ушаков. Мать — баба хваткая, держала несколько палаток и торговала всем, чем только можно. Он считался ее компаньоном, но на самом деле заправляла всем она, а он только деньги тратил.

— Казино? Бега? — предположил Иван вдохновенно.

— Ты знаешь, нет, как ни странно. Вот рестораны он любил, вообще любил пыль в глаза пускать. Мать все его пилила, чтобы он невесту себе нашел, но как только в его жизни объявлялась очередная пассия, мать же и делала все, чтобы ее спровадить. В конце концов Ушакову это надоело, и он стал свои амурные дела от матери скрывать. Тем более что он наконец-то встретил девушку, в которую всерьез влюбился. Ее звали Олей, а ее отца Гладкова перевели сюда из Ленинграда. Назначили директором на протезную фабрику, — уточнил Логинов.

Здесь он снова прервался, на сей раз — для того, чтобы достать папиросы. И хотя Опалин курил (табак был в числе немногих вещей, которые он мог себе позволить), предложенную ему папиросу он отверг чуть ли не с раздражением. Агент поглядел на него, усмехнулся и чиркнул спичкой о стену. Откинувшись на спинку стула, он благодушно пускал дым.

— Если отец Оли — директор, зачем ей понадобилось чужое кресло? — спросил Опалин, поняв, что курить и хранить загадочное молчание старший коллега может еще долго.

— Не чужое, в том-то и дело. — Логинов сунул окурок с пепельницу и раздавил его. — То есть не совсем чужое, а… Ты послушай, как все было. В общем, Гладков директорствовал, а его жена и дочь катались как сыр в масле. Оля принимала ухаживания Ушакова, но дальше этого дело не шло. Она была с ним очень мила, но он видел, что ее мамаша — особа себе на уме и что она мечтает найти для дочери по-настоящему выгодную партию. Выдать Олю замуж за какого-то мелкого нэпмана явно не входило в ее планы. Да и квартира у Ушакова была так себе, маленькая, тесная и темная. Да, отдельная, но не хоромы, одним словом, и проживал он там не один, а с матерью, характер которой оставлял желать лучшего. В общем, наш баловень, который привык строить из себя хозяина жизни, понимал, что с точки зрения Гладковых он вовсе не выигрышный билет. Много раз он собирался поговорить с Олей серьезно и предложить ей руку и сердце, все честь по чести, но его всякий раз останавливала мысль, что об этом наверняка узнает ее мамаша, и что ему могут отказать от дома. А терять Олю он не хотел. Короче, он решил набраться терпения, водил ее в рестораны, катал ее на такси, ходил с ней в кино и при всяком удобном случае говорил, что готов ради нее на все.