В голове у Опалина словно что-то щелкнуло, и все враз стало на свои места. Он ударил себя ладонью по лбу.
— Точно! — закричал он так громко, что подслушивавшая в коридоре Анна Андреевна с ужасом отшатнулась, уронив пенсне, которое упало на пол и едва не разбилось. — Пособие! На похороны! 75 рублей, верно? Как же я мог забыть!
Тут, пожалуй, стоит сделать маленькое отступление и пояснить, что 75 рублей для названного времени было вполне приличной суммой. Многие так вообще получали месячную зарплату меньше этого.
— Ну, штукарь! — вдохновенно кричал Опалин, сверкая глазами. — 75 рублей за раз… Вот откуда у него деньги на «Эсмеральду!» — Он перевел дух. — Теперь надо обойти остальные ЗАГСы и узнать, сколько человек он похоронил… Фабрикант мертвых душ, чтоб его!
По правде говоря, Опалин рассчитывал на то, что хоть в одном из ЗАГСов сыщется ниточка, которая приведет его к незнакомцу, поставившему на поток производство фальшивых свидетельств о смерти. Мысленно Ванечка приготовился к долгой и кропотливой работе, но уже в третьем ЗАГСе — Краснопресненском, что в Леонтьевском переулке — ему повезло, и он узнал интересующую его информацию.
Летние сумерки сгустились над Москвой и окутали особняк в Большом Гнездниковском переулке, где располагался в то время московский уголовный розыск. В кабинете Терентия Ивановича Филимонова находились четверо: сам начальник, торжествующий Ванечка Опалин, молодой блондин с безупречным пробором и седоватый гражданин интеллигентного вида с остроконечной бородкой и высоким лбом. Обладатель последнего совершенно не походил на обычных посетителей угрозыска, и даже более того — он никак не вписывался в окружающую обстановку и смотрелся здесь каким-то пришельцем из другого мира. Впрочем, иначе и быть не могло, ибо гражданин с бородкой являлся известным всей научной Москве и даже за границей профессором Глазуновым, специалистом по болезням сердца. Молодой блондин, сын профессора, был кисел, как застоявшийся уксус, и упорно смотрел в угол.
— Многочисленные случаи подделки документов, — спокойно и обстоятельно, как всегда, говорил Филимонов, продолжая начатую беседу. — Как вы объясните бланки и печати, найденные у вас при обыске?
Но молодой человек, судя по его лицу, ничего объяснять не хотел.
— Это… это недоразумение! Чудовищное! — Профессор так волновался, что у него стали дрожать руки, и левую щеку стал подергивать нервный тик. — Уверяю вас, я не варвар и даю ему достаточно денег, чтобы…
Тут молодой человек поднял голову и посмотрел на отца таким красноречивым взглядом, что даже видавшему виды Филимонову стало не по себе. Во взгляде этом было и открытое презрение, и насмешка низшего существа над человеком, который был во много раз лучше него, но в силу своей порядочности, а также связывающих их кровных уз не мог дать отпора.
— Сколько их было? — спросил Терентий Иванович у мошенника. Спросил вроде бы доброжелательно, но в голосе его зазвенели нотки, заставившие поежиться даже Ванечку, хотя вопрос был обращен вовсе не к нему. — Сколько несуществующих граждан вы похоронили?
— Не знаю, — пробормотал блондин.
— А точнее?
— Десятка два. Может, больше…
— Вы понимаете, что ЗАГСам придется изымать эти записи из своих книг, и что сотрудники получат как минимум строгие выговоры? Понимаете, что соцстрах подаст на вас в суд и будет требовать возврата пособий, которые вы получили по фальшивым документам?
Молодой человек молчал, но неправильно было бы решить по его молчанию, что он раскаивается. Нет, — как и все пойманные преступники, он жалел лишь о том, что оказался недостаточно ловок и что какой-то скверно одетый юнец (он угрюмо покосился на Опалина) сумел его вычислить.
— Ну… — пробормотал блондин. — Отец заплатит.
Профессор Глазунов хотел что-то сказать, стал судорожно двигать челюстью, но не смог вымолвить ни слова, в отчаянии взмахнул руками и отошел к окну.
— Бланки свидетельств о смерти вы украли у отца? — спросил безжалостный Филимонов.
— Ну… да.
— А печати?
— Сам подделал, — ответил собеседник не без самодовольства. — Зря, что ли, мне говорили, что у меня художественный талант…
Он достал черно-синюю с золотом пачку «Эсмеральды» и хотел закурить, но его остановил спокойный голос Филимонова:
— Здесь не курят.
Задержанному очень хотелось выдержать характер и показать, что он в грош не ставит этого неприятного немолодого человека со спокойными и даже учтивыми манерами, но тут он вспомнил о присутствии Ванечки, который не слишком церемонился с ним при аресте, покосился на его оттопыривающийся карман и решил не испытывать судьбу.
Читать дальше