Оскар Мюриэл - Темные искусства

Вскоре мы доехали до тюрьмы Кэлтон-хилл, которая выглядела мрачнее и холоднее, чем когда-либо. Зимой здесь, должно быть, невыносимо.

Тюремщики провели меня в комнату для допросов, и, прежде чем войти туда, я попросил их увести миссис Холт. Женщина запротестовала в своей привычной крикливой манере, и я обрадовался, когда дверь захлопнулась и я больше не слышал ее голос. Через несколько минут привели Холта, заключенного в наручники и одетого в тюремную форму.

Выглядел он ужасно. Его перевели в тюрьму каких-то десять дней назад, но из-за глубоких мешков под глазами и неровной щетины казалось, будто голод и болезни терзали его месяцами. Он ожесточенно чесал голову, вероятнее всего, населенную колониями вшей или блох. Я инстинктивно отодвинул стул подальше.

— Полагаю, в заключении живется не так приютно, как вы ожидали.

— Не издевайтесь надо мной, сэр, — заныл он. — Мне в жизни не было так худо. Мне дали три года. Три года ! За проникновение в дом, откуда я ничего не украл!

Я ощутил укол сочувствия к нему, но изобразил безразличие.

— Так что вы хотели мне рассказать? У меня чертовски много дел в Городских палатах. — Ему было неведомо, что я страдал от безделья, как зажиточная старая дева. — Я знаю, что полковник Гренвиль подрался. Ваша жена сказала…

— О, но это еще не все, сэр! — почти взвизнул он, а затем понизил голос. — Ее же нет рядом, да? Женушки моей.

— Нет. Вообще-то я попросил охрану увести ее как можно дальше.

Холт потер свой сухой, колючий подбородок.

— Вы… вы должны поклясться, что она об этом не узнает.

Я нетерпеливо засопел.

— Да, да. Конфиденциальность. Как джентльмен джентльмену. Выкладывайте уже.

— Сэр, я должен услышать вашу клятву… — я изобразил, что поднимаюсь, и Холт тут же вскричал: — У меня была интрижка!

Эти слова прогремели в маленькой комнате, и, когда я сел, Холт прикрыл рот рукой.

— Ясно, — сказал я. — С кем?

Холт так и не отнял руки, и голос его прозвучал приглушенно.

— С мисс Леонорой.

Я поморщился.

— У нее? С вами? — Я отвел взгляд и пожал плечами. — Впрочем, она действительно была со странностями. — Холт едва не рыдал. Стыд, вина, боль — все это отражалось на его искаженном лице. Я смягчил тон. — Сколько это длилось?

— Несколько месяцев. Шесть, может, чуть больше. Полковник как-то послал меня помочь ей с делами. Мы разговорились… слово за слово… — Он заметил мой неодобрительный взгляд и фыркнул. — Вы же мужчина, должны меня понять. Дочка только родилась, и я не мог — ну, вы знаете…

Я вздохнул и чуть не произнес «какая мерзость».

— Но мисс Леонора ведь была такая необыкновенная, — сказал Холт. — Никто ее не понимал. Родственники ее дразнили, ее дядя, спившийся идиот, вечно вгонял ее и себя в долги, ее ровесницы не хотели иметь с ней ничего общего… Бедняжке было так одиноко. Однажды она просто расплакалась у меня в объятиях. — Он захныкал, как ребенок, утирая слезы грязным рукавом. — В тот день — в день, когда она умерла, — я заехал за ней пораньше. Вы, наверное, помните, я вам рассказывал. Мы притворились, будто ей что-то нужно было для фотографического аппарата. На самом деле мы поехали в другое место. Мы — о, она обожала Трон Артура…

— Довольно, — сказал я. — В подробностях я не нуждаюсь.

Он стал всхлипывать, так что я дал ему время собраться. Жалости тип, который резвится на стороне, только что став отцом, у меня не вызывал, но мне нужно было его разговорить, так что я изобразил участие. Я велел надзирателям принести нам две чашки чаю — отвратное пойло, от которого несло гарью, — и когда мы снова остались наедине, спросил:

— Вы поэтому взяли подвеску? Тот золотой самородок?

Холт кивнул, смакуя чай, словно тот был вкуснейшим нектаром, и грея ладони о чашку.

— Я и не думал его продавать. Он был бы памятным сувениром, чем-то…

— Значит, вы вошли в гостиную и забрали его, — перебил я его. — А потом солгали нам.

— Сейчас-то я вам правду говорю! И вы видели фотографию и знаете, что я не вру!

Я помассировал бровь.

— Продолжайте. Я сам решу, стоит ли вам верить.

— Леонора… — Холту пришлось поставить чашку, но из рук он ее так и не выпустил. — Леонора кое-что рассказала мне о своей семье. Кое-что о полковнике. Она заставила меня поклясться, что я никому не расскажу, и даже если бы я и захотел, — тут он сглотнул, — я всяко не смог бы рассказать об этом жене… И если бы полковник узнал, что я в курсе его грязных секретов, он бы…