Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Я сочувствую тебе насчет дяди Мориса, — сказал отец. — Он был безответственным слабаком, но я знаю, как много он для тебя значил.

Я вздохнул, и по неведомой причине слова сами скатились у меня с языка:

— Мне все еще снится та ночь.

Отец молчал, и я уперся взглядом в золотистый бренди. Когда я поднял глаза, отец снова смотрел в окно — или, скорее, в никуда.

— Мне все еще снится твоя мать, — прошептал он. — Она открыла мой Великий парад.

— Твой что?

Отец улыбнулся.

— Никогда не слышал об этом от деда? Когда его старые друзья начали умирать, он назвал это Великим парадом. Говорил, что в нем не хочешь быть ни первым, ни последним.

Я ухмыльнулся, вспомнив чувство юмора моего покойного дедушки. Едкое, как кислота.

Отец вздохнул.

— О да, Сесилия умерла слишком рано. Я думал, у нас с ней еще много времени. Мы… — он покачал головой. — Я женился снова, но если бы только мог остаться с ней… — Он прикончил свой напиток и резко встал. — Не передавай эти слова Кэтрин. Если уж ей суждено об этом узнать, хочу, чтобы она услышала это от меня!

Мы оба от души расхохотались и чокнулись бокалами, кажется, в третий раз за всю жизнь.

Спустя мгновение мы услышали, что Лейтон вернулся из лавки, и увидели, как он заходит, весь взмокший.

— Какого черта так долго? — проорал отец, выхватывая у него новую фляжку по пути к выходу.

Прежде чем переступить порог, он замешкался, положив руку поверх кармана жилета и погладив свой круглый живот. Я видел, что ему хочется что-то сказать, но в итоге он лишь подмигнул мне и поспешил вниз, где продолжил выкрикивать приказы.

Я выглянул в окно и смотрел, как он залезает в груженый экипаж, все еще распекая бедного Лейтона. Он махнул мне тростью, возница хлестнул лошадей, и секунду спустя отец исчез за углом.

Тогда я в последний раз видел его живым.

Лето уже давно было позади, и впереди нас ждало лишь нарастающее уныние. Дни становились все короче и сумрачнее, листва засыхала, а влажность и холод только усиливались. Те вечера я проводил в гостиной наедине со своими кошмарами, страхами и печальными воспоминаниями.

От Макгрея вестей не было, и я развлекал себя разбором мелкой бумажной волокиты в кабинете, пока однажды днем ко мне не ворвалась миссис Холт.

— Вот вы где! — закричала она, придерживая на руках свое всхлипывающее дитя.

Следом за ней в кабинет вбежал Макнейр.

— Простите, сэр! Я не смог ее удержать!

— Мне нужно с вами поговорить, — взмолилась она, пока Макнейр пытался ее увести. — Мужу нужна ваша помощь!

Макнейр уже собирался унести ее, как в суде, но она стала пинаться, и малышка, которая еле держалась в руках у матери, заревела в голос.

— Прекратите оба ! — заорал я, встав и грохнув кулаками по столу. — Макнейр, унеси это дитя, пока я разберусь с этой… леди.

Макнейр послушался и забрал девочку, правда, неся ее на вытянутых руках.

— Что ж, мадам, — сказал я, как только пронзительный плач затих вдалеке, — меня не волнует, что там ваш муж желает нам сообщить. Ему следовало сделать это до суда.

— Он говорит, что может помочь вашей цыганке.

— Она не моя… — я потер лицо. — Каким же образом он может ей помочь?

Миссис Холт подошла поближе.

— Он говорит, что может рассказать вам кое-что о полковнике. То, чего не знает никто.

— И что же?

— Он мне не говорит. Он хочет рассказать вам. Я знаю мужа, я уверена, что это что-то очень важное. — Я набрал воздух — соблазн послать ее ко всем чертям был слишком велик. — Он вас не обманет. Клянусь жизнью ребенка.

В ее голосе сквозило отчаяние, глаза были на мокром месте.

Она подступила еще ближе, видя, что я не сдаюсь.

— Он говорил что-то о том, что полковник… подрался в день своей смерти.

В памяти у меня тут же всплыли его разбитые костяшки. Раны, которые в морге показались мне слишком свежими.

— И почему же он?…

— Больше он ничего не сказал, — отрезала она. — Пожалуйста, сэр, пожалуйста! Всего час вашего времени. Это все, о чем я прошу.

Я крякнул, понимая, что она права. У меня, в отличие от Катерины, времени было предостаточно. Ничего не говоря, я схватил пальто и шляпу, пока миссис Холт лепетала, как она благодарна.

— Присмотри за девочкой, — велел я ошарашенному Макнейру, когда мы вышли из кабинета. — Мы быстро.

— Но я ж не нянька ! — донесся до меня его вопль, пока сам он пытался отцепить детские ладошки от своих рыжих прядей.

Меня тянуло проверить, дома ли Макгрей, но представив, в каком скорбном состоянии духа он, вероятно, пребывает, я решил самостоятельно провести этот допрос.