Олег Петрович-Белкин - Настоат

Сейчас, в преддверии смерти, весь этот калейдоскоп царей, князей и архонтов – таких одинаковых и таких непохожих – проходит перед моим внутренним взором. И знаешь, что́ я наконец осознал? Глупо требовать от правителя, чтобы интересы государства он ставил превыше своих. И народы – агнцы Господни – должны раз и навсегда зарубить эту истину у себя на носу. Не дай им Бог привести во власть человека, который будет радеть за них больше, нежели за свою собственную участь!

Деменцио, ты пытаешься убедить меня, что ты бескорыстен? Зря! Очень напрасно… Ибо подобные альтруисты бывают лишь двух типов: первый – это святые, но ни одного из них я так и не встретил. Попробуй, возведи на престол Мать Терезу, или Нильса Мунделу, или, например, Мухандеса Ханди, или еще кого-нибудь из вымышленных персонажей – и посмотришь, что́ будет. Святым не место во власти! Они провалят все, что возможно; они оторваны от мира, от бытия, они – его исключение; изгои, бастарды Вселенной, не похожие на обычного человека. А посему законы, кажущиеся им естественными и сообразными, на деле ведут к хаосу, разрушению и смерти. Святые идеально подходят лишь для создания религий или сожжения на костре, причем и то, и другое – скажем прямо – всегда заканчивается океанами и океанами крови…

Но есть и второй тип политических альтруистов – это фанатики. Для них не существует ничего, кроме Города, Ландграфства, Нации. Всю свою жизнь они видят сквозь призму сопричастности великой идее, концепции «всеобщего блага», которое, как известно, неминуемо оборачивается упадком, деградацией и общественным произволом. И таких правителей, к сожалению, повидал я немало… Что уж греха таить – на заре истории я и сам был таковым. Какая ирония: с раннего детства я презирал бунтарей, пассионариев и смутьянов – всех тех, кто движим не материей, но сверхценной идеей, пока однажды не осознал, что в своей жгучей, обжигающей ненависти я и есть главный фанатик! К счастью, по мере старения все изменилось: жар неистовства, бушевавший в моем сердце, стал холоднее и мягче; сейчас – он потух вовсе. Фанатизм испарился. Хотя, может, изменился не я, а сам Город, который боле не приемлет буйства и исступления. Впрочем, я отошел от темы…

Так вот, правители подобного рода готовы на все, на любые преступления, кощунства и лиходейства, коли верят они, что зверства сии оправданы интересами государства. Помнишь историю про Талинса, Верховного песьеголовца, который якобы оставил после себя лишь потертую шкурку, косточку, кисет да сапоги – и три златых в придачу? Альтруист и бессребреник – тут не поспоришь! Жаль только, что количество соплеменников, заживо сожранных его прихвостнями, исчислялось сотнями тысяч – уж об этом теперь никто и не вспомнит…

Или еще один, более яркий пример: Алеман, что затеял «окончательное решение эльфийского вопроса» – или, говоря проще, вознамерился истребить всех ученых, банкиров и колдунов, имеющих хтоническое происхождение; уничтожить их как «не соответствующих традиционному фенотипу гуманоидной расы». Уж он-то, поверь, думал о себе в последнюю очередь – и свято верил, что ведет свое Племя к победе. И каков итог? Половины сородичей как не бывало – запинали всем миром; и правильно сделали – ибо фанатиков, как и святых, нельзя подпускать к власти! И не потому, что они якобы не думают о народе – напротив, они заботятся о нем чересчур рьяно!

Курфюрст умолкает. После долгого монолога у него пересохло во рту.

– Деменцио, дай воды! Я тебе, случаем, не надоел? Мне кажется, ты почти уснул – только храпа не слышно.

Почетный Инноватор смеется.

– Нет-нет, ваше величество, напротив! Очень познавательно и интересно. Я внимательно слушаю. Не понимаю только, какое отношение все это имеет к нам и к будущему Дункана Клаваретта?

– А ты потерпи – скоро поймешь! Я еще не закончил. – Курфюрст собирается с силами. – Так вот: существует и третья группа правителей – самая многочисленная и распространенная: те, что идут во власть ради достижения своих собственных целей – и ни за чем больше. Всеобщее благо, конечно, до некоторой степени заботит и их – но далеко не в первую очередь, а лишь постольку, поскольку оно не противоречит их личным интересам. И Дункан – ярчайший пример подобного рода. Второй пример – это ты, Деменцио. Именно так! Разница лишь в том, что Дункан, в отличие от тебя, предельно честен перед собой и другими – и не скрывает своих сокровенных, глубинных мотивов. Разве это не достойно уважения?