Олег Петрович-Белкин - Настоат

Впрочем, оставим морально-этическую сторону этого бреда. Ведь есть проблема похуже: теперь все мы, вся Городская администрация, извините за выражение, в полной и беспросветной жопе! Я даже представить себе не могу, каким образом после таких чудес и оказий, допущенных Великим следствием, можно вообще раскрыть преступление: у нас не осталось никаких следов его совершения. Будто убийства и не было вовсе – нет ни жертвы, ни очевидцев, ни мотивов, ни преступника. Комедия, да и только!

Народ начинает роптать – кругом сумятица, раздрай, неразбериха. Разброд и шатание всюду. Наши бесчисленные «доброжелатели» уже пустили презабавнейший слух: якобы это убийство, своей жестокостью потрясшее Город, – не что иное, как очередной медиапроект ландграфской власти – так сказать, мистификация, результат творческого замысла «выжившего из ума Курфюрста». Это дословная цитата, прошу вас заметить! Якобы мы с вами это преступление инсценировали, а затем красиво осветили его в прессе – и все ради того, чтобы исподволь, подспудно наделить неограниченными полномочиями Великое следствие и его единоличного хозяина – Дункана Клаваретта. Ничего себе подозрения, а? И вы еще планируете назначить его воспреемником собственной власти? Глупо, опрометчиво и безрассудно! Вот увидите: нас с потрохами сожрут за такие художества! Не забывайте: Vox Populi, Vox Dei [33] Глас народа – глас Божий (лат.). . Не умышляйте себе святотатства!

Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, Курфюрст встает со своего кресла. Ноги дрожат. С трудом подойдя к окну, он распахивает его настежь. Мелкие капли дождя колют землистое, морщинистое лицо, по которому пробегает судорога отчаяния.

– Не хватает воздуха… Почему здесь так душно? Мы словно в преисподней.

Почетный Инноватор саркастически усмехается.

– Вот что, Деменцио… Я знаю все это и без тебя! Не пристало нам прислушиваться к подлому гласу плебеев, к сплетням легкомысленной и безмозглой толпы. Эти же самые люди всего пару недель назад обвиняли меня в сокрытии факта убийства, а теперь, оказывается, я сам его и придумал. В первых обвинениях хотя бы была доля истины: я не желаю раскачивать лодку, покуда она не зашла в гавань, а значит, кое-какую информацию действительно порой приходится придержать, не давая ей всеобщей огласки. Но та ахинея, которую ты только что рассказал, – она за гранью моего понимания… А потому – плевать! Пусть думают все что угодно!

Солнце уже село – как быстро летит неодолимое, неподвластное время. Войска все идут – и будут идти целую вечность. Таков уж наш Город! Иного в нем не дано.

Сквозь пелену дождя призрачно и умиротворенно сияют огни Адмиралтейства. Я люблю смотреть на них вечерами. И что я здесь делаю? Ведь когда-то я мечтал стать капитаном, первооткрывателем, конкистадором… Мечтал плыть сквозь штормы и ненастья, чтобы в кои-то веки догнать неуловимый, убегающий от меня горизонт; хотел в сопровождении оглушительных раскатов грома или при свете танцующего огня факелов гордо водрузить Ландграфское знамя на самую вершину Темпло Майор, или дворца Ла Монеда, или, на худой конец, Пекинского комиссариата! А потом оказалось, что таких мест даже не существует…

Мечты… Как не вовремя вы проснулись! Должно быть, это и есть наказание. Мечтать, гния здесь, среди бесконечных болот, на одиноком, покосившемся троне…

Курфюрст стоит молча; ветер ожесточенно бьет щеколдой в пыльную оконную раму. Будто встрепенувшись, Государь продолжает:

– А знаешь, мне до безумия интересно, что произошло с телом убитой… Быть может, Иненна его и украла? Кто она такая? Откуда взялась? Я раньше о ней даже не слышал.

Деменцио укоризненно качает головой.

– Я же говорю, новая любовница Дункана. Из какого-то там стародавнего рода. Скорее всего, появилась здесь задолго до нас – а может, даже и до Великого Архитектора. Аристократия, мать ее… Соль земли! Мне докладывали, что некогда она хотела с нами связаться, увещевала восстановить ее в прежних правах – кажется, это было вскоре после казни Майтреа. Тогда же вы ее и послали, а теперь даже не помните. Я еще отправлял ей нашу стандартную телеграмму – мол, отвяжитесь от нас и не пишите сюда боле. Да уж, красиво мы ее приложили! И справедливо: ибо наглость и бесцеремонность древней аристократии может сравниться разве что с ее бездарностью и пороками. Согласитесь, при строительстве Нового мира такие попутчики нам ни к чему… Впрочем, подлая аристократия все же сумела пролезть в Городскую администрацию, и революционный задор оказался намертво скован дворянской коростой. Детская болезнь «правизны» оказалась непобедима.