Олег Петрович-Белкин - Настоат

– Деменцио, хватит! Сейчас не до политфилософии. Лучше ответь на вопрос, который я задал: как думаешь, могла Иненна выкрасть тело убитой?

– Сомневаюсь, ваше величество. Да и зачем ей? Единственный вариант – по прямому указанию Дункана Клаваретта, чтобы скрыть полный провал в работе Великого следствия. Мол, тела нет – но вы держитесь…

– Чушь! Дункан бы на такое никогда не решился… Но вот что я думаю: кто вообще сказал, что преступник – мужчина? Ведь между девушками вполне мог возникнуть конфликт на почве ревности, зависти и еще Бог знает чего. Чем не мотив для убийства и последующего сокрытия тела?

Деменцио вздыхает. Поправляет мне воротник. Кладет на левое плечо руку. Сквозь тонкую, холодную, почти мертвую кожу я ощущаю жар его плохо скрываемой ярости.

– Государь, это маразм! Глупая, пустая, неправдоподобная идея, лишенная всяких логических оснований. Неужели вы не понимаете, что сейчас происходит? Вы – самый рациональный человек из всех, кого я когда-либо видел, – хватаетесь за соломинку, пытаясь убедить себя, что у Дункана все не так плохо, что расследование близится к завершению. Но это не так – истина проста и печальна: Дункан не справляется, он исчерпал себя, ищет да не обрящет. Сам того не сознавая, он лишь отдаляется от источника света.

Впрочем, если хотите, могу арестовать Иненну – предлогов хоть отбавляй: например, за преступную халатность при обращении с телом. И вы лично раскрутите ее на признание… Но вот вопрос: тот ли это путь, в котором нуждается Город?

Как трудно дышать! В груди – камень, и с каждым новым вздохом он растет, расширяется, крепнет. Скоро заполонит собой весь окружающий мир. Мой собственный, медленно погибающий мир…

– Нет, Деменцио! Конечно же, нет. Не стоит делать резких телодвижений – все и так хуже некуда. Будем ждать.

Первый советник улыбается.

– Так, может, и с назначением Дункана стоит повременить? По крайней мере, до тех пор, пока не прояснится ситуация с телом?

– Деменцио, да она и не прояснится – неужели ты не понимаешь? Время упущено… А ждать бесконечно я не могу. Решение принято – и оно будет исполнено, чего бы мне это ни стоило. Но в одном ты прав: Дункан Клаваретт непременно должен раскрыть дело, поймать преступника и передать его в руки Фемиды. Иначе никак – народ не поймет. Грядущая власть должна обрести твердый фундамент: почет, уважение, восхищение толпы, признание заслуг перед Ландграфством – вот что необходимо Великому следствию.

Почетный Инноватор взрывается негодованием:

– Ваше величество, да послушайте же себя! Какой еще почет? Какое уважение? Неужели вы не видите, что Дункану и дела нет до интересов Ландграфства?

Курфюрст медленно, едва не спотыкаясь, возвращается к креслу. От боли никуда не укрыться! Стоишь – и старые трухлявые кости гнутся, трещат, рассыпаются, отлетая словно щепки от гнилого полена. Сидишь – и невыносимо ломит все тело. Будто внутри тебя сотни иголок, и каждая из них так и норовит, терзая измученную плоть, вылезти, проскрестись на свет Божий…

– Деменцио, меня поражает твое фарисейство! Скажи, а тебе? Тебе лично есть дело до интересов народа? Давай говорить откровенно!

– Напрасно, ваше величество! Напрасно вы упрекаете меня в лицемерии! Для меня интересы Ландграфства – отнюдь не пустой звук. И где-то там, – Деменцио указывает на грудь Курфюрста, – где-то там, в глубине души, вы это знаете! Без человека не было бы и меня. Точно так же, как, например, и Великого Архитектора.

– Ну надо же… Золотой ты человек, Деменцио! Все о Ландграфстве думаешь! Какое двуличие! Не отпирайся! – Курфюрст повелительно бьет ладонью по подлокотнику кресла. – И не спорь – тем более, что ты все делаешь верно! Лишь дурные правители забывают о своих интересах и полностью отождествляют, растворяют себя в государстве. Почему? Сейчас объясню! Позволь изложить мою концепцию власти. Хотя ты ее и так знаешь – к чему притворяться? Чай не первый год вместе.

В жизни своей я имел дело с самыми разными правителями, царствовавшими в больших и малых, богатых и бедных, аристократических и плебейских республиках и тираниях. Были среди них песьеголовцы, кинокефалы – свирепые, бесстрашные люди с головами бульдогов и мопсов; укары, отколовшиеся от нас и дерзновенно возомнившие себя вершителями собственных судеб; бестолковые союзники из сатрапий третьего мира, которым – признаемся честно – нужны лишь деньги да военная помощь; и, конечно, вековечные, заклятые враги нашего Города – властители Объединенного Запада. Последние, правда, давно не считают меня равным… Что ж, не беда, им самим хуже – ибо мы способны создать миру такие проблемы, от которых никому и никогда не укрыться. А потому разговаривать с нами все же придется!