Олег Петрович-Белкин - Настоат

– И что посоветуете?

Самое время проявить ложную скромность:

– Кто я такой, чтобы советовать? Вы правильно заметили – я в политике не разбираюсь. Вам виднее!

– И все же?

Пару секунд помолчав и помявшись для пущей убедительности, я, словно бы нехотя, отвечаю:

– Хорошо. Могу сказать, что сделал бы я, окажись в такой ситуации. Как только Деменцио взойдет на престол, вы проиграли. Он станет неуязвим – на том все и закончится. Поэтому действовать надо срочно, сейчас, не откладывая – пока Курфюрст еще жив. А он уже in articulo mortis – практически на смертном одре. Одной ногой в могиле – и пока он заносит вторую, дабы переступить в мир иной, вам необходимо ударить! Другого шанса не будет.

– Не знаю… Риск огромен. Это значило бы поставить на карту все – жизнь, любовь, положение, репутацию.

Чувствую, он колеблется, ждет, не решается. Надо добавить весомых аргументов – они склонят чашу весов в нужную сторону, и можно будет спокойно возвращаться к себе в замок. В Городе мне неуютно, дома – куда лучше. Я предпочитаю лед холодной воде, промерзлую землю – чавкающей жиже; пустынные равнины – скоплению лачуг и небоскребов. Патрицианский Бель-Эйр и плебейская Субура одинаково отвратительны мне – в них кипит жизнь, люди ползают, снуют, суетятся, пожирают друг друга, подобно червям в гниющем, смердящем, разлагающемся теле. Город – большой труп, а вы в нем личинки.

В замке этого нет – там чистота и порядок; ничто, возведенное в ранг абсолюта. Вакуум, пустота, склеп и бездыханность. Если и есть рай, то он здесь, а красочные воспоминания детства – не более чем досадное отступление от моей сущности. Наконец, я обрел себя, вернулся, отыскал долгожданное лето своей жизни.

Однако я отвлекся – пора дожимать Дункана. И в этом мне помогут семь маленьких друзей и подружек, которые обитают в душе каждого. Наверное, и в моей тоже. Кто они? Знакомьтесь: семь смертных грехов. Именно они и заставят Начальника следствия сделать то, что мне нужно.

Достаю ноты, ставлю их на пюпитр, вынимаю дирижерскую палочку. Пожалуйста, тише, глубокоуважаемые зрители! Закройте глаза, включите воображение, пьеса начинается!

The Taming of the Scoundrel [79] Укрощение строптивого (англ.).

Драма-комедия в 2 актах и 7 эпизодах

Эпизод первый

Сцена пуста. Посреди нее – несчастный, колеблющийся Начальник следствия. Софиты направлены на него. Прожектор спереди, прожектор сзади – главное, чтобы Дункан не заметил.

Появляется первый герой – маленький уродливый гоблин, облаченный в мундир при эполетах. Темное отражение Клаваретта: насколько один красив, настолько же второй безобразен. Прошу вас, друзья, аплодисменты: имя карлику – «Тщеславие и Гордыня». Встречайте!

Голос резонера естественно, мой, ибо семь малышей, к сожалению, совершенно безмолвны:

– Дункан, не ожидал от вас! Неужто вас тяготит бремя власти? Боитесь взять на себя ответственность, колеблетесь, сомневаетесь? Зря! Скажите себе: «Я гряду! Я неизбежен!» И пусть весь мир падет ниц при звуках вашего громоподобного голоса. Faber est suae quisque fortunae – каждый сам кузнец своего счастья!

Поймите, вам противостоят букашки, насекомые, в лучшем случае – неразумные твари. Произведите процесс дегуманизации, расчеловечивания, развоплощения. Курфюрст и Деменцио – не люди, а существа, животные, недостойные даже мизинца вашей царственной особи. Простите, хотел сказать – «особы». Впрочем, смысл от этого не меняется.

Кто выиграл все войны? Кто видит окружающий мир ясно, без искажений? Кто никогда не ошибался и единственный достоин править Ландграфством? Вы, Дункан – и оппонентов у вас быть не может!

Крохотный гоблин, улыбаясь, выходит на авансцену. Кланяется, принимает цветы, благодарит восторженную публику. Под гром оваций скрывается за кулисами .

Эпизод второй

Веселая толстая карлица в желтом балетном трико, громко смеясь, порхает вокруг Дункана.

Будучи примерным конферансье, я возглашаю: «Искупайте в аплодисментах нашу новую гостью! Думаю, она всем знакома – очаровательная, сногсшибательная Зависть!»

– Знаете, господин Клаваретт, я всегда полагал, что мир обязан быть справедливым. И не я один придерживаюсь этого мнения. Например, знаменитое нравственное доказательство, сформулированное неким Эммануэлем: людям от рождения дарован моральный закон, требующий совершенства и справедливости, то есть счастья, пропорционального добродетели. К сожалению, сей нравственный императив далеко не всегда приводит нас к преуспеянию и благоденствию – а значит, награду за него мы должны получить не в этой, а в следующей жизни. Возможно, даже загробной. И только Господь Бог может стать гарантом подобного воздаяния. Таким образом, само существование нравственности и морали немыслимы без признания факта Божественной воли.