Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

– Понятия не имею, – сказала Гера. – По-моему, с деньгами у неё всё в порядке. И она не для себя покупала, а для пополнения фондов института.

Никола посмотрел на часы.

– Свяжешь нас с ней? – спросил он.

– Нет, – ответила Гера. – Лучше вы сами. Я уезжаю, я уже билеты купила. В следующий вторник в институте будет памятный вечер, посвящённый папе. Я подарю кафедре его портрет. Придут все папины коллеги, и Елена Константиновна тоже. И вы приходите, если хотите.

– Обязательно, – сказал Никола Можайский. – К сожалению, сам я быть не смогу. Я покидаю храм только по ночам. Я действующий образ, днём я на работе. Но мои товарищи, – Никола показал на меня и Щепу, – будут оба.

Гера снова посмотрела на меня.

– И ты будешь?

Я кивнул.

И она меня упрекнула – оказывается, запомнила всё, что я наобещал ей по телефону; упрекнула меня не как чужого – а как знакомого, как человека, с которым она эмоционально связана; она сказала:

– Но ты обещал пойти в полицию!

– Так и будет, – ответил за меня Никола Можайский. – Антип явится в полицию завтра, то есть уже сегодня, как только вернётся в Павлово. Его арестуют, но потом отпустят. Антип ни в чём не виноват. Я вижу, как ты на него смотришь, – но он не враг тебе. Деревянная голова Параскевы никогда не принадлежала твоему отцу, он завладел ею обманным путём. Эта голова – собственность нашего народа.

Никола Можайский ещё раз улыбнулся, чтобы сгладить суровость последних слов.

– И последнее. Дорогая Гера, это прозвучит странно, но сегодня – первый день твоей новой жизни. Ты узнала то, чего люди знать не должны, и никогда не знали. Мы тебе доверились. Мы любили и уважали твоего отца, несмотря ни на что, – и тебя мы тоже будем любить и уважать. Отныне у тебя появилось множество новых друзей, мы всегда тебя защитим, всегда придём на помощь. Ты никогда не будешь нуждаться в средствах, но это не главное. Важно, что теперь твоё сознание открыто. Ты не верила в чудеса – теперь будешь верить. В Бога Отца и Дух Святой ты, конечно, тоже не верила – теперь для тебя это такая же реальность, как троллейбус или самолёт. Ты обрела просветление, тебе открылись законы инфрафизики. Поверь мне – это дорогого стоит. Сейчас – мы уйдём. Мне было приятно с тобой познакомиться, ты красивая и сильная девушка, и очень талантливая. Портрет – замечательный.

– Спасибо, – равнодушно сказала Гера.

Мы попрощались и ушли.

На лестнице Щепа выругался.

– У неё был телефон в кармане кофты! Она наверняка записала весь разговор.

– Неважно, – ответил Никола Можайский. – Она уже с нами. Она художник, а художники – люди с фантазией, они живут в непрерывном духовном поиске. Страх пройдёт, останется восторг. Если бы я умел завидовать, я бы ей позавидовал, она теперь приобщена к великой тайне.

Небо уже светлело; на лице Николы появилось выражение озабоченности.

– Поторопимся, – приказал он. – Ты, Антип, вернёшься в Павлово и сразу же идёшь в РОВД. Что и как говорить – я тебя научу. А господин Щепа доставит меня в Можайск на своём замечательном джипе. Тут недалеко, сто двадцать километров всего. Заодно по пути поболтаем.

И Никола Можайский своей громадной ладонью сильно хлопнул недовольного Щепу по шее и рассмеялся, обнажив ровные зубы, и смех был беззаботный, даже хулиганский, заразительный, и мне сразу стало ясно, почему именно он стал архиепископом и Моисеем нашего племени: он в любой миг точно знал, куда вести заблудших и как подбодрить приунывших.

Напоследок он заставил Щепу остановиться возле банкомата и снять внушительную сумму, и все деньги отдал мне.

– Ты теперь у нас бездомный погорелец; пригодятся.

Потом я гнал на стонущей “Каравелле” по рассветной Москве; смог рассеялся, звёзды на синем небе бледнели и гасли; мне было легко, хорошо, дух мой пел; я улыбался своим мыслям.

Хорошо, когда есть лидер. Тот, кто проламывается башкой вперёд через беды и проблемы. Я вот – не лидер, и не хотел им быть никогда. Да и не нуждался: всегда один, как перст. Мне хватало узкого круга товарищей. Только теперь, когда жизнь прижала, оценил, каково это – слушаться, доверять и подчиняться. Здесь нет ничего от вульгарного рабства: раб подчиняется либо с ненавистью, под батогами, либо со слепой внушённой любовью; разумный же и свободный – подчиняется с холодной головой, рационально; так смертельно больной, страшась смерти, подчиняется врачу.

Никола Можайский оставил мне подробные инструкции.