Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Гера выслушала и негромко спросила:

– А мой папа?

Никола Можайский присел и бытовым, невинным движением поставил чашку с кофе на пол.

– Твой папа, – ровным тоном произнёс он, – был на нашей стороне. В 1981 году он был аспирантом исторического факультета МГУ. Ему было двадцать пять. Подающий надежды, честолюбивый молодой учёный. Я открылся ему и сказал то же самое, что говорю сейчас тебе, его дочери. Нам удалось склонить его на свою сторону. Я, Никола Можайский, был инициатором этого. Сначала Ворошилов не верил, но потом поверил. Твой отец нашёл множество деревянных изваяний, описал их, опубликовал монографии и статьи. Он вышел на международный уровень. В науке всегда так: ты находишь тему, седлаешь её и копаешь до донышка. Пётр Георгиевич Ворошилов стал экспертом, он помогал нам, мы помогали ему. Мы поддерживали его, в том числе и материально. Твой отец во всём обязан нам, истуканам. Теперь, когда он погиб, – его знамя подхватишь ты, его дочь и наследница. Важно, чтобы ты поняла: это твоя судьба, твоя планида, твой крестный путь, тебе с него не сойти. Ты можешь проклясть нас, выгнать, – но это ничего не изменит.

– Вы мне угрожаете, – сказала Гера.

– Нет! – воскликнул Никола Можайский. – Зачем? Нам невыгодно ссориться! Нам выгодно дружить!

– Не будем мы дружить, – возразила Гера. – Я уезжаю в Италию. Дом в Павлово продам. Извините, но весь этот бред у меня в голове не укладывается. Поверить невозможно. У меня ощущение, что я сплю.

– Это пройдёт, – мягко сказал Никола Можайский. – Твой отец тоже не сразу поверил. И, кстати, наша дружба с ним не была крепкой. Однажды он перестал нам помогать, не отвечал на звонки, уклонялся от встреч, а главное – он самостоятельно отыскал несколько изваяний, и оставил их себе. В том числе и деревянную голову Параскевы Пятницы присвоил. Ту самую голову, из-за которой начался весь сыр- бор. Мы не знаем, по какой причине он так поступил. Я предполагаю, что у него, так сказать, взыграла гордыня, он вдруг понял, что добился успеха и высокого положения не сам, своим талантом, а при нашей поддержке. Люди науки все самолюбивы. Так или иначе – перемена произошла, и очень резкая. Можно сказать, что он нас предал. А ведь мы – дали ему всё. Славу. Деньги. Но он – взял и отвернулся… Между прочим, квартира, где ты живёшь, тоже куплена благодаря нам… И мы, для начала, хотим разобраться, в чём причина разрыва…

Никола Можайский продолжал говорить ласково, как будто собаку гладил. Его дух остыл и превратился в сладкий подвижный мёд, обволакивающий всех и всё. Безусловно, он владел гипнотическим даром. Длинными, узловатыми пальцами он перемешивал и двигал воздух в комнате: я то задыхался, то, наоборот, воспарял.

– Мы хотели бы выкупить у тебя архив твоего отца. Мы заплатим, сколько скажешь. Наконец, мы выкупим у тебя и всех наших братьев. Как минимум одна деревянная статуя до сих пор хранится в его доме в Павлово… То есть уже в твоём доме…

– Вы опоздали, – сказала Гера. – Я продала и архив, и статую.

– Кто покупатель? – спросил Никола Можайский.

– Кафедра искусствоведения… В его институте, в папином…

– А завещание – было?

– Нет. Елена Константиновна сразу предложила выкупить папины коллекции, ещё на похоронах.

Никола Можайский оглянулся на нас.

– Кто такая Елена Константиновна?

Мы со Щепой одновременно пожали плечами.

Наверное, мы составляли комическую пару: двое безмолвных, недвижных, одного роста и возраста, сидящие рядышком на одинаковых табуретах.

– Его подруга, – ответила Гера. – У папы с ней были отношения. Я её не знала, мы познакомились, только когда хоронили папу… Она оплатила и похороны, и поминки.

– Вспомнил, – сказал я. – Видел её на поминках. Блондинка, лет сорока, бриллиантовые серьги.

Гера кивнула.

– Она приезжала примерно неделю назад, мы подписали договор, она заплатила и вывезла всё… Составили опись… Целый день сидели… Я продала всю коллекцию, кроме икон. Говорят, иконы продавать – грех.

– Смотря в какой ситуации, – строго сказал Никола. – Но, может быть, она обманула тебя, эта Елена Константиновна. Может быть, архив твоего папы стоит дороже, чем она предложила.

– Других желающих не было, – сказала Гера. – А я спешила. Я не хотела иметь в доме ценности, вдруг кто-нибудь опять захочет залезть и ограбить?

И она, конечно, посмотрела на меня, но я выдержал её взгляд.

– Логично, – ответил Никола Можайский. – А как тебе показалось, эта женщина – она любит деньги? Если, предположим, мы свяжемся с ней и попытаемся выкупить архив?