Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Кончилось прежнее, началось новое.

Текли минуты, оплывали свечи, Читарь гладил тело Параскевы, бормотал тайные фразы, то громко, то шёпотом, а я понимал, что чем дальше – тем меньше способен сосредоточиться на деле. Ждал гостей.

Вдруг в подвале раздался громкий протяжный скрип.

Мы оба прильнули к фигуре.

– Встаёт!

Читарь приложил ухо к груди Параскевы, затем наклонился к лицу.

– Дыхания нет. Неси жир, будем продолжать.

Я потянулся за котелком, уже пустым почти.

Но экран планшета, лежавшего рядом, засветился. Гости прибыли.

У калитки стояли две машины, одна – полицейский УАЗ, вторая – джип Застырова.

Из машин вышли пятеро, все с автоматами. Застыров, с ним ещё двое в гражданском, и двое в форме.

Стучали в калитку, давили кнопку звонка – но безуспешно.

Я и Читарь смотрели за ними, не отрывая глаз.

Они потоптались у калитки, поговорили о чём-то меж собой, далее Застыров перелез через забор – умело, он был деревенский парень и через разные заборы перемахивал сотни раз, – открыл калитку с внутренней стороны; вторглись во двор, держа автоматы наизготовку.

Стали долбить в дверь, сначала кулаками, потом и ногами даже. Звуки ударов достигали и подвала.

– Пора, – сказал я.

В углу подвала наклонился к полу, потянул кольцо, поднял крышку люка: то был схрон, последнее и тайное убежище, яма в холодной земле, полтора метра глубиной, достаточная, чтоб в ней укрылись трое, а если потесниться – то и четверо.

Наверху уже ломали дверь, дом сотрясался от ударов. Но дубовую входную дверь я изготовил с той же любовью и с тем же тщанием, что и деревянную фигуру Параскевы.

В этом был весь секрет: всё, что делаешь руками, делай с одинаковой любовью.

Вдвоём мы сняли с верстака Параскеву, скользкую от жира, – и спустили в схрон.

Я вспомнил про малую фигуру, подхватил её на руки и тоже отнёс.

Читарь взял с табурета полупустой пакет с кровью, вздохнул.

– Жалко. С таким трудом добыл.

– Себя пожалей, – сказал я. – Иди лезь, прячься. Яма надёжная, два слоя огнеупорного асбеста.

Читарь без возражений спустился в схрон.

Сверху доносились удары. Как я и предполагал, они одновременно пытались выбить дверь и выломать ставни, проникнуть если не обычным путём, то через окна.

Вытащил канистры с бензином на середину подвала, на всех четырёх открыл крышки, опрокинул. Бензин захлестал из стальных горл.

Жаль было губить созданное. Дом и подвал служили мне верой и правдой больше тридцати лет. Возможно, лучший дом из всех, мною построенных, сухой, лёгкий, красивый дом, в красивом тихом месте, уютный, удобный, а ещё удобнее – подвал и мастерская.

Посмотрел на стены, на полки: рядами лежали и висели ножи, стамески, топоры, напильники всех видов, долота, киянки, рубанки, фуганки, шерхебели, коловороты, наборы свёрл, пилы, ножовки, лобзики, оправки, точильные камни, циркули и прочий измерительный инструмент, а на других полках – электрические машины, шлифовальные, сверлильные и всякие, какие только можно купить за деньги.

Отяжелевший, придавленный душевной болью, очень человеческой, я положил на верстак свой телефон, осенил себя крестом, осторожно поставил на пол, уже сплошь залитый бензином, три свечных огарка, догоревших до самой пятки, и спустился в яму.

Задвинул за собой крышку. Пока возился – несколько раз толкнул коленями Читаря, и тот, ни слова не сказав, подобрался весь и отполз, в тесноте схрона, чтоб мне не мешать.

Если два часа назад главным был он – втирал жир, произносил слова, – то сейчас мы поменялись местами: теперь основную работу делал я, а он только помогал.

Едва задвинул крышку – наверху грянуло, заревело пламя. Словно выдохнул сказочный огнедышащий змей.

Мы лежали, прижатые друг к другу, двое оживших, одна неожившая, твёрдая, холодная, и последняя, четвёртая, маленькая, взятая из жалости.

– Всё предусмотрено! – крикнул я Читарю. – Пол в подвале – каменный! Полки, верстак – всё из металла! Облицовка на стенах негорючая! Огонь будет сильным, но весь пойдёт вверх! На то он и огонь, он тоже на небо хочет, как и человек! Сначала загорится потолок, который – пол в доме! Потом – сам дом!

– Не боись, – ответил Читарь, – я горел раз десять, может, и больше. Перетерпим!

Меж тем нас окутала удушливая вонь сгорающего пластика: горели провода, горели корпуса электрических машин. Дышать было невозможно – да, в общем, уже и не нужно, и я перестал дышать, закрыл глаза. Сверху накатывал ядовитый смрад, снизу охлаждала сырая земля, апрельская, ещё дремлющая в зимней студе.