Андрей Рубанов: Человек из красного дерева

– Ну, – сказала Дуняшка, – завтра мы поедем в Углич, там есть храм Параскевы. Потом ещё куда-то, я не помню… Мара хочет посмотреть храмы, поставленные в её честь.

– А что потом? – спросил я.

– Мара сказала, ей нужно набрать силу. И мне тоже. Потом – собрать паству. Потом жить ради паствы, помогать ей, причинять Долю, отчинять Недолю.

– Понятно, – сказал я. – Ты, главное, помни про меня. И про мою Долю помни… И про свою. Ты крещёная христианка, тебя хранит Невма.

– Я помню, – ответила Дуняшка. – Я тебя люблю, папа. Возвращайся скорее, хорошо?

Когда вернулся в дом – на столе у Читаря лежал огромный топор с потемневшей рукоятью.

– Почему не собираешься? – спросил Читарь.

– Куда? – спросил я в ответ. – Они знают про Щепу и про Елену. Они знают про Геру Ворошилову. Куда мне? Опять спрятаться в отдалённую деревеньку? И сидеть десять лет, ждать, пока про меня забудут? Я так больше не хочу. У меня есть любимые люди, я без них уже не смогу. Останусь один – с ума сойду, убью кого-нибудь.

– Сначала меня, – сказал Читарь.

– Что?

– Сначала меня убей, – повторил он. – Вон топор, я его уже наточил. Изруби меня. Это моя последняя просьба.

Смотрел исподлобья, взгляд был просящий.

– Нет, – сказал я. – Ты давай прекращай. Что это ты такое придумал?

– То и придумал, – ответил Читарь. – Только уж изруби как следует, в мелкие куски, чтоб потом нельзя было восстановить. Не хочу после смерти попасть в музей. И не тяни, давай начнём. Моё время пришлю, голова уже не работает, мысли путаются…

– Брат, – спросил я, – за кого ты меня принимаешь?

– За того, кто знает толк в злочинстве, – ответил Читарь. – Если б ты не умел – я бы и не начал этого разговора… Но ты – умеешь. Поэтому и прошу. Бери топор.

Я не пошевелился.

– Бери топор! – крикнул Читарь.

– Нет.

– Ты только что собирался убить человека! Мару, язычницу! Что с тех пор изменилось? Всё равно ведь уже готов! Твой дух настроен, я же вижу! Я бы кого чужого не попросил – тебя прошу! Это дело решённое, давно уже. Думал: когда придёт час, буду Антипа умолять, брата любимого, самого ближнего, чтоб изрубил и сжёг, чтобы ничего не осталось, только дым в небе и зола в земле!

– Хорошо, – сказал я. – Изрубить нетрудно, но убивать – не буду. Подождём, пока сам умрёшь.

Демонстративно сел на лавку возле окна.

Рука Читаря, опирающаяся на палку, сжалась и крупно затряслась.

В окне я увидел: одна за другой бесшумно подбежали к забору несколько фигур в тёмном.

Быстро управились, подумал я. А машины, значит, оставили в стороне, чтоб не спугнуть опасного преступника.

Бросился к двери, заложил засов. Сразу понял: надолго его не хватит.

– Что? – спросил Читарь. – Приехали?

– Да.

– Ну и слава богу. Бери топор. Иначе не успеем.

Он отшвырнул свою клюку, повернулся лицом к стене, расставил руки, упёрся ладонями.

– Господи, – позвал я. – Направи руку мою.

Низкий потолок не позволил размахнуться как следует; бить пришлось наискосок. После первого удара тело завалилось набок и рухнуло на пол, и одновременно громко затрещало; голова лопнула. К счастью, Читарь упал, как стоял, затылком ко мне, я не увидел его лица – мне бы этого не хотелось.

Бить по лежащему уже было гораздо удобнее.

В дверь громко застучали.

Сначала я отсёк голову, точнее, две половины от двух частей корпуса, лопнувшего вдоль, потом отрубил руки. Дерево сопротивлялось.

Теперь забарабанили в стекло; может, даже рукояткой пистолета.

Читаря, конечно, можно понять. Я бы тоже не хотел после смерти оказаться в музее. Место трупа – на кладбище.

В дверь молотили, кто-то с той стороны кричал, звал меня по имени. Наверное, Застыров.

В редчайших случаях грешную плоть можно сохранить – например, ради науки, как сделал это великий хирург Пирогов, завещавший ученику бальзамировать своё тело после смерти. Ну так безвестный деревянный парень Читарь – отнюдь не великий учёный.

Точнее – великий, конечно. Ничем не уступает Пирогову – тот спасал жизни, а этот дарил.

Только про Пирогова знают все – а кто знает про Читаря?

Никто не знал, не знает и теперь не узнает уже: нет больше Читаря, одни обломки остались.

Голову я развалил на восемь частей, тело на четыре, отрубил ступни.

Отшвырнул топор.

Застыров и его напарники, наверное, думали, что я тут, в доме, занимаюсь хозяйственной работой, или уничтожаю улики, и не слышу стука в дверь, – едва я перестал махать топором, они замолотили громче.