Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

– Так ты же и не искал счастья, – возразил я. – Ты исполнял свой долг, при чём тут счастье? Счастливы бывают только живые смертные.

– А может, ты тоже превращаешься в смертного? – спросил Читарь.

– Нет, – ответил я. – Видишь – с дверью возился, палец прищемил? Если бы был живой – из-под ногтя кровь бы пошла.

– Но ты ведёшь себя как человек. Тебя мучают страсти. Гнев, злоба, мечта о мщении. Гордыня. Страх за ребёнка и любовь к нему. Ты лжёшь себе и другим. Ты перестал думать о Боге, ты его не боишься, ты на него не надеешься. Ты становишься настоящим живым.

– А я не хочу. Если для того, чтобы стать живым, надо обмануть, ограбить и убить, – значит, я лучше останусь деревянным. Скажешь молитву обратного обращения?

– Нет, – ответил Читарь. – Не скажу. И никто не скажет.

Хотел возразить, хотел обругать его, послать к чёрту, хотел сказать, что давно презираю живых смертных – за их слабость, за низкие помыслы, хотел сказать, что запутался и не понимаю, кто я, и не чувствую защиты Невмы, и что мне не на кого опереться, я даже земли под ногами не ощущаю, – но помешал звонок телефона.

– Привет, – сказала Гера, – ты не в Москве?

– Нет, – ответил я, – но завтра буду, по важному делу.

– Давай увидимся?

На её кухне я увидел следы скромной, но длительной вечеринки: тарелки с высохшими пятнами соуса, пустые бокалы с остатками красного вина; сама Гера выглядела уставшей и даже, как я понял, слегка томилась похмельем.

– Ты вроде бы должна быть в Италии, – сказал я.

– Уже вернулась, – ответила Гера. – Хотела на полгода, но передумала через десять дней. И ты не говори никому, что я вернулась.

– Не скажу, – пообещал я.

– А чему ты улыбаешься?

– Рад тебя видеть. Ты очень вовремя позвонила. Ты всегда появляешься мистическим образом, в самый нужный момент.

– Расскажи, – попросила она.

– Не могу. Речь идёт о жизни и смерти, но это тебя не касается.

Она пожала плечами.

– Ладно, – ответила. – Зато у меня есть дело, оно тебя касается. Пойдём.

Перешли в комнату. Гера поставила на мольберт картину. Знакомое лицо, проступающее из беспорядка сизых пятен, как будто из грозовых облаков, крутой лоб, глубоко запавшие глаза и полукруглая борода. Полотно нельзя было назвать выдающимся, автор писал в наивной манере, но всё же сумел добиться эффекта: картина притягивала взгляд, в ней было содержание, ощущение внутренней работы.

– Называется “Святой Николай”, – объявила Гера. – Очень быстро сделала, за пять дней.

– Почему именно он?

– Не знаю, – ответила Гера. – Может, потому что он ко мне приходил.

– Ещё одно мистическое совпадение, – сказал я. – Мне уже почти страшно. Я ведь тоже делал святого Николая, только деревянного. И тоже управился за пять дней. Мы с тобой, не сговариваясь, в одно и то же время воплотили одного и того же человека.

Я достал телефон и показал ей фотографию своей скульптуры.

– Твой лучше, – с завистью признала Гера.

– Твой тоже ничего. И у тебя есть портретное сходство.

– Ну, – гордо сказала Гера, – это как раз было нетрудно. Его череп сохранился, по нему учёные восстановили реальный облик. Я была в городе Бари, в базилике, где хранятся его мощи, и кости, и череп. А когда вернулась из Италии – снова поехала в Можайск. А оттуда – в Егорьевск, в Радовицкий монастырь, там тоже есть резной образ Николая. Вот такая у меня вышла поездка. Хотела развеяться – а получилось паломничество, по двум странам. Зато теперь я знаю, куда мне двигаться. Закончу Николая – буду писать Параскеву. Потом Дионисия с отсечённой головой. Конечно, никакой иконографии, это будет светская живопись, но на религиозную тему. – Спохватившись, предупредила: – Ты только не подумай, что я уверовала и воцерковилась! Для меня церковь – только культурный феномен.

– Продашь картину? – спросил я.

– Нет, – ответила Гера. – Зачем? Деньги у меня есть. Сделаю серию работ, попробую замутить выставку. Может, и твой портрет напишу. Ты будешь приходить ко мне, позировать.

– Очень заманчиво, – сказал я и ощутил тоску.

Вряд ли я ещё раз войду в эту квартиру. Если хочу всё сказать – надо делать это сейчас.

И попросил:

– Мой портрет не делай, не надо. Во мне не осталось ничего святого. Я понемногу превращаюсь в смертного человека. Я злюсь, обижаюсь, завидую. Я недавно чуть не убил одного дурака, едва сдержался. И ещё – я полюбил одну девушку. Она художник.

Гера моргнула, краска хлынула на щёки.

– Нас с ней многое связывает, – продолжал я, чувствуя облегчение с каждым новым сказанным словом. – Я знал её отца. Мы родом из одного города, земляки. Однажды отец девушки узнал о существовании деревянных людей. Народ истуканов решил, что союз с Ворошиловым будет выгоден. Для помощи Ворошилову отрядили истукана по имени Читарь. Он, как и Ворошилов, был родом из города Павлово. Это было сделано с умыслом, чтобы Ворошилов больше доверял своему помощнику. А истукан Читарь, в свою очередь, привлёк меня, своего ученика и товарища, столяра-краснодеревщика. Так мы оказались связаны с Ворошиловым – не только общей тайной, но и местом рождения. Я не знал, что у Ворошилова есть дочь, я выяснил это только два года назад. Ворошилов переехал из Москвы в родной город, купил большой дом, перевёз в этот дом свой архив, свои коллекции. Редчайшие, бесценные иконы, и деревянную голову святой Параскевы, и ещё статую Дионисия. Я думаю, что Ворошилов сам искал способ оживления деревянных изваяний, и понял значение сохранности головы. Сразу скажу – его догадка оказалась верна, истукана можно поднять только в том случае, если уцелела голова. Однажды Читарь сообщил мне, что Ворошилов теперь живёт рядом со мной, и что в его доме хранится голова деревянной женщины. И я решил воссоздать скульптуру Параскевы. А голову её – украсть. Я стал планировать похищение, собрал информацию о Ворошилове, поискал в интернете – и наткнулся на сведения о его дочери. Её звали Георгия Петровна. Я нашёл её в социальных сетях, изучил фотографии и видео. Я заинтересовался этой девушкой, она показалась мне необычной, яркой, талантливой, похожей на отца. Ещё не увидев её вживую, я уже чувствовал, что наши пути сойдутся. Потом случилась беда: в момент кражи деревянной головы я столкнулся с Ворошиловым лицом к лицу, хотя не планировал этого. Ворошилов скончался. Так я стал не только вором, но и невольным убийцей. И, соответственно, обрёк его дочь на горе и скорбь. Она приехала в город, чтобы похоронить отца, – я стал следить за ней. Она поселилась в его доме – я продолжал наблюдать. Я собирался открыться ей, чтобы снять груз с души, – но она, эта девушка из Москвы, опередила меня, она сама меня отыскала. Разговор был коротким, она испугалась меня и ушла – но я уже понимал, что люблю её. Я не питал надежд на взаимность, мне лишь было важно получить от неё прощение, доказать ей, что я не желал её отцу смерти. И вот я снова стою рядом с ней, смотрю ей в глаза, она всё про меня знает – теперь я готов признаться, что люблю её. Ничего не прошу, ни на что не рассчитываю, – просто сообщаю, открываюсь.