Андрей Демидов - Мысли

Тем временем туман, всего полчаса назад казавшийся галлюцинацией усталых глаз, начал, сгущаясь, растворять в себе деревья и кусты. Он очень скоро поднялся над высотой человеческого роста, и видимость упала до полутора двух метров.

— Стоп, идут! — поднял руку Фритц.

Все затихли. Даже Мяскичеков подавил икоту и теперь думал, откуда возник четвертый «прибалт». Ведь когда он бродил вокруг палатки, там было только трое «прибалтов» и один кагэбэшник, не считая пленных. На тропе послышались голоса, хруст мелких сухих веток.

— Еж твою мать, отвяжись, а то как звездану по рогам! Подумаешь, угадал счет… Мы же не спорили на счет. Мы спорили, кто победит. Ты угадал счет, но наоборот. Не «Спартак» — «Динамо» 1:2, а «Динамо» — «Спартак» 1:2…

— Чтоб я с тобой, пришибленным, еще спорил на что нибудь…

Из тумана появились две фигуры, дрожащие от предутренней сырости. Манфред мог при желании дотронуться рукой до плеча первого, так близко они были. Ему вдруг показалось, что от всего леса осталось только несколько деревьев, смутно проступающих вокруг, а за ними начинались бескрайние белесые степи. Манфред стряхнул с себя это наваждение и, дождавшись момента, когда вторая фигура поравнялась с деревом, за которым он стоял, сильно ударил рукояткой пистолета по зябко втянутому в плечи затылку боевика. Тот ойкнул и неуклюже повалился лицом вниз. Брякнул отлетевший в сторону автомат.

— Эй, придурок, что с тобой? — Шедший впереди обернулся, подумал немного, потом вернулся к упавшему товарищу и присел на корточки.

Манфред снова ударил, но уже не так точно. Рукоятка «люгера» лишь скользнула по уху второго боевика. Тот распрямился, как пружина, и схватился за автомат. Манфред резко отбил дуло АКМа и воткнул свой пистолет между ошалевших глаз боевика:

— Хорст, давай ка веревку.

Как Пэри, азиатский дух пещеры, из белесой пелены материализовался Фромм:

— Ты бы так не рисковал, Манфред. Пропустил бы их на нас с Фритцем…

— Не удержался, вспомнил молодость… — Он помог Фромму связать захваченных и заткнуть им рты кляпами.

Появился Мяскичеков:

— Братва, одного по ногам не вяжите, пусть поработает проводником, а то заплутаем в их лагере.

Подошедший Татаринов перевел. Манфред согласно кивнул:

— Сделаете вот этому поводок на шею, вьетнамский вариант. И пусть Фритц намотает его покрепче на руку. Пошли.

Мяскичеков откатил бесчувственное тело оглушенного боевика в заросли осоки, не забыв обшарить его карманы и вытащить магазин из брошенного автомата и, обогнав всех, пристроился к Фритцу, идущему впереди группы с проводником:

— Эх, «Прибалтика», слабовато вы «обуты».

Он скептически поглядел на компактный «маузер курц», болтающийся на груди Фритца, и воинственно и гордо потряс «Калашниковым». У десантника все карманы «камуфляжки» были полны магазинами, на ремне болтались осколочные гранаты, найденные в палатке. Весь какой то квадратный и огромный, он напоминал средний танк, идущий в прорыв. Пленный опасливо косился на него и старался держаться поближе к Фритцу. Вдруг он замедлил шаги и повел шеей, сдавленной «ошейником»:

— Тут у нас вроде КПП. Дальше дорожка к главному бункеру… Заметьте, я добровольно…

— Я те дам сейчас — добровольно! — зарычал на него спецназовец, угрожающе поднося к глазам боевика растопыренные вилкой пальцы.

Тот в ужасе попятился.

— Что такое? — вынырнул из тумана Фогельвейде.

— Пришли. Тут КПП, дальше по прямой казарма.

Манфред снял с предохранителя пистолет и резко выдохнул:

— Я, этот солдат и Хольм Фритц идем прямо в центр. Наша задача — найти место хранения электроники. Герр майор, Хорст Фромм и Ганс Николь, зачистите пропускной пункт вдоль внешнего контура «Логова». Ваша задача — отвлечь на себя как можно большее число противника. Потом идти к нам в центр. Под пули зазря не подставляться, смотреть под ноги. Попытаться что нибудь поджечь. Чтоб столб дыма в небо. С богом, ребята!

Манфред чувствовал, как забилось сердце, как тело сделалось легким, будто наполнилось свежим лесным воздухом. Он пригнул голову и упруго побежал вперед за спецназовцем и Хольмом Фритцем. Мир для них сузился, сократился до узкой тропинки и замаячившего впереди проема покосившейся калитки в замшелом заборе из потемневших от времени досок. Они по очереди скользнули в нее, пронеслись мимо наспех сколоченной будки, в окошке которой мерцал свет керосиновой лампы. Где то впереди засветились узкие прямоугольники света и приглушенно заиграла песня: «… ну что загрустили, мой юный корнет? А в комнатах наших сидят комиссары, и девочек наших ведут в кабинет».