Йорг Кастнер - В тени Нотр-Дама

Я слишком долго колебался, чтобы принять решение. Со стучащим сердцем я ждал тень, которая освещалась слабым светом свечи — бесформенный силуэт, который принадлежал не менее неуклюжему существу. За пару ступеней подо мной звонарь остановился и внимательно изучил меня сверкающим глазом.

— Мне нужно наверх! — наконец, выдал он на своей нечеткой тарабарщине. — Мне нужно звонить к вечерне.

Я прижался к стене, чтобы пропустить его. Когда он протащил свое изуродованное тело мимо меня, я вобрал в себя воздух. Квазимодо не стоило бы и малейшего усилия отправить меня на тот свет вниз по бесконечным ступеням. Бурча себе под нос, что могло означать как благодарность, так и недовольство, звонарь исчез из поля моего зрения. Я прислушивался к его шагам и ждал, пока двери портала закроются с глухим грохотом. Порыв ветра резко обдал меня. Теперь я почувствовал себя в безопасности и продолжил свой путь.

Когда я спустился вниз в Собор, Квазимодо уже звонил к вечерне. Каноники [36]стекались вовнутрь через все порталы, но архидьякона я среди молящихся не обнаружил. Я так долго задержался на лестнице, что он разминулся со мной.

Чтобы хоть немного забыться и отдохнуть от Собора и его тайн, я поужинал в таверне у Маленького моста. И в надежде на глубокий сон я запил роскошным шатонефом целую сковороду с куриным мясом, салом, яблоками и белым хлебом.

…Мне снова приснилась девушка, которая не давала отвлечь себя от таинственного поиска. На этот раз я не вспоминал о танцовщице, которую видел у толстухи Марго. Кожа, волосы и глаза были темными, как у Эсмеральды. И человек, который был убит каменными глыбами, приобрел черты Квазимодо.

При виде мертвого я испытал глубокую печаль, почувствовав необходимость страдать от большой, невосполнимой потери. Этот приступ я едва мог бы себе объяснить. Я таращился на труп горбуна и едва дышал, словно это мне давила на грудь принесшая смерть скала Всхлипывая, я сжался, мои слезы капали на лицо, которое в смерти вовсе не было отвратительным — оно производило мирное впечатление.

Когда я проснулся, мои глаза были влажными, и я чувствовал ту же печаль, что и во сне.

На следующий день я не раз отыскивал взглядом Клода Фролло. Хотя холодный ветер пригнал над крышами неприятный дождь, почти такой же плохой как в моем сне, я неоднократно покидал свою келью и прохаживался по башне, якобы подышать свежим воздухом. В действительности я прохаживался мимо каморки Фролло. В этом дальнем углу все было тихо и мрачно.

Мысль о гневе отца Фролло и о силе его горбатого исполнителя удержала меня от соблазна приблизиться к келье и заглянуть туда вовнутрь через единственное окно. Если я не нашел архидьякона здесь, наверху, тогда возможно, найду внизу — в Соборе.

Но и в этот вечер он не принял участия в молитве, он остался невидим, будто камнями проглоченный. Мои расследования не были угодны звездам. Как лейтенант сыска из Шатле, я бы стал самым жалким из всех. Я чувствовал себя потерянно, как много лет назад накануне дня Святого Георгия, во время неудачных бегов наперегонки в Сабле…

…Жанетта, дочь бургомистра, должна была вручить приз победителю — вырезанную и раскрашенную статуэтку, которая изображала святого на коне в битве с драконом. Каждый парень в городе хотел обладать фигурой, словно тем самым становился сам победителем дракона. И не было ли это равным покорению ужасного дракона — оказаться самым быстрым, победить всех остальных ребят? Со стучащими сердцами и горячей кровью мы выстроились у церкви. Мы едва сдерживали себя, пока священник не осенил нас крестом, дав нам сигнал.

Мы побежали — один раз вокруг всего местечка до дома бургомистра, нашей цели. Каждый видел Святого Георгия у себя перед глазами — чудесную статуэтку, которая сделает героем простого мальчишку. Но я думал о другом. Перед моими глазами сверкал только образ Жанетты: локоны цвета каштана, кожа как слоновая кость с парой крошечных капелек веснушек, большие смарагдовые глаза и губы как спелая вишня. Как часто я видел это лицо перед собой, когда лежал по ночам в своей келье аббатства, окруженный только монахами и членами общины. С какой охотой я бы прикоснулся к бархатным щекам, погладил локоны, поцеловал вишневые губы!

Но Жанетта была дочерью уважаемого горожанина, а я — всего лишь сирота, бастард. Она даже не догадывалась о моем существовании, а если и знала, то не задумывалась о том. Все должно было измениться в день Георгия. Потому что Жанетта, таков был обычай, вручала победителю не только приз, но дарила победителю еще и поцелуй. Мне! Во все свободное время я упражнялся в беге, уже с Вальпургиевой Ночи. Меня же ожидал самый большой приз, чем всех других.