Йорг Кастнер: В тени Нотр-Дама

— Такой оборванный и побитый, вы никогда не найдете себе достойное место службы, — заключил демон. Для этого ему не понадобилось много ума: плащ, разорванный попрошайками, придавал мне вид пугала огородного. Мой желудок заурчал в подтверждение его слов, словно загнанная в угол бездомная собака.

— И, без сомнения, вы голодны. Наешьтесь досыта и приведите свою одежду в порядок, тогда вам подвернется хорошая должность.

После этих слов маленький кожаный мешочек упал передо мной с легким звоном на помятую прибрежную траву. Я догадался, каким было его содержимое, но не осмелился тут же прикоснуться к нему.

— Ступайте завтра во Дворец правосудия. Там соберутся высокие мужи, чтобы присутствовать на мистерии в Большой зале. Спросите отца Клода Фролло, архидьякона из Нотр-Дама. Он ищет толкового писца. Подайте себя ловко, и вам обеспечен постоянный заработок, Арман Сове!

Голос говорил так тихо, что даже плеск Сены грозил заглушить его. Мое имя было едва различимо, и черный человек исчез, прежде чем его слова полностью замерли. Это был самый настоящий демон, но явно расположенный ко мне. Если он — не привидение, то откуда черный человек знал мое имя, откуда у него взялся мой кошелек?

Мой — потому что брошенный кошелек, несомненно, был подарком моей возлюбленной Антуанетты к давно прошедшему Рождеству. С благоговением мои пальцы нащупали дорогой бархат, который нежные руки Антуанетты прикрепили к коже кошелька, и на очень краткий миг нежных воспоминаний я снова оказался в объятиях мягких рук возлюбленной.

Мои мысли вернулись в грубую, холодную реальность, когда пальцы нащупали под бархатом и кожей что-то твердое, и поспешно я развязал тесьму, чтобы вытряхнуть содержимое кошелька себе в руки. Облака расступились немного, и свет звезд на небе заставил сверкать бледную медь. Среди солей приятно поблескивало серебро трех турских грошей [9]. Черный демон ночи Трех волхвов оказался действительно благодетелем! Опасаясь возвращения нищих, я быстро спрятал неожиданное денежное благословение в кошелек, запрятал под фуфайкой и рубашкой и постарался побыстрее убраться восвояси из этого нелюдимого места.

На постоялых дворах на острове Сены, как и во всех кабаках города, необузданно праздновали ночь Трех волхвоа Чревоугодие сегодня было не только разрешено, но и стало неукоснительным требованием. Штраф получал тот, кто слишком мало ел! — до тех пор, пока у него хватало денег, чтобы наполнить свой желудок, как у счастливца-меня. «У оленя» — так называлась ближайшая таверна, чья покосившаяся на ветру обветшалая вывеска изображала животное, давшее название.

Охваченный радостью предвкушения, я нажал на ручку скрипучей двери и неуверенно зашагал в упоении полного счастья в плотном чаду из винного и пивного перегара, пота и запаха жаркого.

Я нашел свободный стол поблизости и жестом позвал простодушную девушку, которая с однозначным видом предлагала все, что бы я ни пожелал. Я лишь поверхностно погладил дородные, тестообразные шары, которые буквально выпадали из ее корсета.

Но это не та плоть, ради которой я оказался здесь, — по крайней мере, сейчас этого не хотелось. Я заказал кружку бургундского вина и буханку белого хлеба, четвертушку бри и большую порцию ягненка, которого поворачивал на вертеле мальчишка, ягненка, набитого душистой начинкой: яблоками, грушами, луком и салом (я учуял эти запахи).

— Сперва жирный куриный суп для господина? — спросила полнокровная девица, и я жадно кивнул в ответ.

Спустя считанные минуты суп стоял передо мной — такой горячий, что еще дымился. К нему в придачу я получил хлеб, сыр и вино, которое девица налила из глиняного кувшина в захватанный оловянный кубок. Только я хотел схватить бургундское, как волосатая лапа, похожая на медвежью, крепко пригвоздила мою узкую руку к истертому столу.

— А может ли знатный господин это оплатить?

Вопрос исходил вперемешку с ядреным запахом лука и чеснока из сальной пасти дородного трактирщика. Его почти заплывшие от сала свиные глазки изучали меня недоверчиво, а крепкий захват медвежьих клещей постепенно причинял мне боль. Я прекрасно понимал его колебания — надо ли подавать на стол такому оборванному, измазанному парню столь роскошную трапезу. Я высвободил свою руку из-под веса мяса и костей и показал свинячим глазкам свой приоткрытый кошелек. Они засияли, а жирный рот улыбнулся — приветливо и со знанием дела.

— Только самое лучшее для мессира! — приказал он девице и пошел обратно к своей стойке.