Йорг Кастнер: В тени Нотр-Дама

Итак, я оставил прелестную, молящую о прощении Антуанетту в его карающих руках и отправился по снегу с первыми утренними сумерками, чтобы поспеть во время на праздник Господа в Париж. Там я надеялся найти нового покровителя. Какое глупое решение!

У меня за спиной возвышался король острова, да и всего Парижа — собор Парижской Богоматери. Под его бесчисленными темными, как ночь, глазами, в которые днем превращались сияющие богатым разноцветьем витражи, я показался себе слишком маленьким и ничтожным. Гордо и могущественно возносились вверх обе тупые башни, как бы моля о шлемах, так и не завершенных могущественной созидательной силой.

И тут же одна мысль привела меня в отчаяние: если даже собор Парижской Богоматери был только нищим просителем перед Богом, как же тогда мог я, бедный, бездомный писарь Арман Сове из Сабле, надеяться на милость?

Большинству обездоленных Собор даровал утешение, как того желали его строители, — но странно, что на меня он оказал совершенно другое воздействие. Он предстал предо мной не роскошным и обетованным, как Рай, а мрачным, таинственным и наводящим ужас. Тени от Нотр-Дама сливались с темнотой ночи, переплетались с ней в непроглядное полотно отчаяния и рока. Но возможно, я воображаю это столь мрачно теперь, задним числом, поскольку мне известна тайна Собора…

Так в ту мрачную январскую ночь моя надежда и моя жажда жизни угасли навсегда. Старый мост Нотр-Дам отодвинул косые от ветра ряды своих домов в нескольких шагах передо мной к правому берегу Сены. Я ступил на предмостное укрепление — на углу, где ни дома, ни стены не преграждали проход к реке. В этом месте берег необычно круто уходил вниз. Один только шаг, маленький прыжок — и река подхватила бы меня своими утешительными руками и наполнила бы водой мой урчащий, ноющий желудок.

Был ли это Господь на небесах, который остановил меня? Послал ли он войско своих ангелов, которые схватили меня за плечи, руки и ноги и удержали меня от смертельного греха; Но едва мои глаза различили оборванные, грязные фигуры, которые, как извержение темноты, возникли из ниоткуда, я понял, что это не были ангелы. Скорее наоборот!

Руки, походившие более на лапы, разрывали и раздирали мою изношенную одежду. Лица с запавшими глазами, перекошенные пасти или маски нищеты уставились на меня — с мольбой напополам с приказом. Все больше этих человекообразных крыс выползало из своих нор, отделялось от теней и толпилось вокруг меня, как хищные волки вокруг своей добычи.

— Смилуйся, месье!

— Господин, сжалься над нами!

— Один соль [7]для слепого!

— Кусочек хлеба для калеки!

— Щедрый дар для хромого, о, достопочтенный!

— Всемогущий, сотворите милостыню, мессир! — Гортанные, хрипящие и запинающиеся выкрики умели быть молящими, льстивыми, подталкивающими и жалостливыми. Но со мной эти частично печальные, частично отвратительные создания попали впросак. Напрасно я надрывал голос, пытаясь объяснить толпе попрошаек, что я сам скорее один из них, чем тот, кто может позволить себе творить благо. Мне так и не удалось перекричать громкие крики мольбы. Возможно, грязные существа с обрубками рук и ног не хотели даже слушать такое послание. Мое сопротивление, которое они встретили, подхлестнуло их не на шутку, превратило их скулеж в требования. Похоже, они намеревались забрать силой то, в чем я отказывал им. Уже затрещал мой дырявый плащ, разрываясь в руках нищих.

И я, который страстно желал избавления в смерти, испугался. О, человек, как неустойчив дух твой, как обманчива твоя жалость к себе, как сильна искра жизни!

Я хотел бежать прочь, но сумел сделать только один шаг. Гнусное существо, похожее больше на паука, нежели на человека, бросилось мне под ноги и сбило наземь. Я упал лицом в жидкую грязь, которую еще не прихватил ночной мороз. Прямо надо мной стояло судьбоносное существо, преградившее в гротескной изворотливости мне путь, хотя у него не было ни ступ, ни ног. Дряхлая голова сидела на иссушенном теле, двигающем непомерно сильными руками и кистями, с тех пор как неизвестная судьба лишила его ног. Он усмехался мне почти беззубой пастью и требовал в качестве платы за проход один соль, а еще лучше — гульден.

— Почему же сразу и не два гульдена и не двадцать? — осклабился я в ответ, сам не зная, откуда у меня взялась такая наглость. Она дорого обошлась мне, когда паук залепил мне болезненный удар по черепушке — или в данном случае это следует назвать пинком? Он наскочил на меня, как всадник на скакуна, а шайка одобрительно возликовала.