Александр Арсаньев - Буря в Па-де-Кале

Я молча поклонился в ответ.

– Княгиня Елизавета Данилина, – отрекомендовала ее Зизевская.

Сегодня все салонные разговоры протекали в диванной, куда моя милая Божена созвала всех своих гостей. Здесь не было трубок с янтарными или бисерными чубуками. В диванной Божены Феликсовны Зизевской все приглашенные курили персидский кальян, где к запаху табака примешивался аромат гашиша, восточных пряностей, пачули и зеленого яблока. Нижний конец трубки со всем ее содержимым был опущен в изящный стеклянный сосуд с водой, а другая трубка находилась над водной поверхностью. Считалось, что вдыхаемый дым проходил через воду и потому был очищенным. Курили кальян по очереди, будто бы трубку мира. Прислуживали нам черноокие, молчаливые девушки в восточных одеяниях, с лицами, наполовину прикрытыми шелковыми платками.

– Ну, Яков Андреевич, не ты один до экзотики падок? – шепнула мне на ухо Божена Феликсовна, возлежа в приятном розовом полумраке на низком персидском диванчике.

– Милая Божена, – в ответ отозвался я, одурманенный ароматами до головокружения, – вы всегда и во всем превосходили меня!

– Льстец, – лениво улыбнулась Божена, бросив на меня взгляд, затуманенный поволокой.

Нежный шелест шелка в диванной перемежался с резким диссонансом разноречивых мужских голосов. Женщины дремали в окружении своих спутников. Хотя, иногда какая-нибудь дама из общества заговаривала, и ее речь подхватывали сразу несколько женщин.

Меня охватило какое-то сладостное чувство покоя и неги. Когда, наконец, волна опьянения схлынула, я различил четкий голос, упомянувший имя графа Нессельроде – русского министра иностранных дел, что сразу привело меня в чувство. Я присел на канапе, стараясь прислушаться как можно внимательнее. Как-никак Нессельроде негласно возглавлял в России «австрийскую партию»…

Господин в черном фраке с круглыми пуговицами с большим апломбом рассуждал о необходимости защитить русские интересы от министра, безгранично преданного союзной Австрии.

– Конечно, австрийские войска навели порядок в Неаполе, но…

– Вы хотите сказать, что Аракчеев лучше сумеет защитить интересы России? – усмехнулся человек в военном мундире. – Мне кажется, что его закулисные игры не приведут ни к чему хорошему. К тому же его влияние на Государя Александра все возрастает… Слышали, как его Вигель назвал? Бульдогом! Bon mot! «Бульдог, всегда готовый загрызть царских недругов!»

– Что же в преданности плохого? – возразил ему человек в черном фраке. – Вы, Эраст Андреевич, рассуждаете странным образом. Был бы Аракчеев бульдогом, разве он такие разговоры дозволил?

– И тем не менее, я готов поспорить, что он любым средством воспользуется, лишь бы только Нессельроде свалить, – усмехнулся молодой офицер, которому адское содержимое кальяна слишком развязало язык. – Вы слыхали о «русской партии»? В чем ее смысл и цель? В том, чтобы свалить Нессельроде! – упорствовал он. – А где документы какие, бумаги? Нет их ни в одном из бюваров! Тю-тю! Все мраком тайны покрыто! Слухи одни!

– То-то и оно, что слухи, – отозвался в ответ важный господин. – А вы верите бабьим сплетням! Нехорошо! – Он погрозил офицеру указательным пальцем.

Я невольно задумался, а что если за похищением письма к Веллингтону стоит не кто иной как Аракчеев? Фигура несомненно влиятельная! Кто-то же отозвал незнакомца в маске из Франции! Да и не мог Алексей Андреевич желать зла российскому Императору. Он и впрямь ему предан словно собака! А если это – интриги, направленные против министра, имеющие целью его убрать? Закулисные игры?! Всплывет царская бумага в какой-нибудь министерской папке… Что тогда? Вот вам и доказательство, что Нессельроде предал своего Императора, хотел важное компрометирующее послание в руки канцлера австрийского передать! И разве же кто не поверит? Все ведь в Санкт-Петербурге только и говорят, что о его безграничной преданности австрийцам!

Я нашел глазами княгиню Лизу. Она тоже очень внимательно прислушивалась к заинтересовавшему меня разговору. У меня уже практически не оставалось сомнений, что ей что-то известно.

Наконец, персидская трубка попала в рот к офицеру, и занимавший меня разговор прекратился. Но в этот самый момент я обратил внимание, что Елизавета Артемьевна вышла из комнаты, и мне пришлось поспешить следом за ней, потому как я вознамерился задать ей несколько невинных вопросов прежде, чем она покинет салонный раут Божены Феликсовны Зизевской. Я подозревал, что более подходящего случая мне не представится.