Александр Арсаньев - Инфернальная мистификация

– Она отравилась, – проговорил он ошеломленно. – У вас был яд? – обратился Алешка к Артисту.

– Разумеется, был, – пожал он плечами, – но мы собирались воспользоваться им только в самом непредвиденном случае!

Казалось, что смерть некогда любимой им женщины не произвела на Левицкого совсем никакого впечатления.

– Машенька! – взвыла Наталья Михайловна. – Я, конечно, догадывалась, что что-то не так, но чтобы до такой степени!.. – она бросилась к телу дочери.

«Nekam Adonai» – прошептал я слова, знаменовавшие собой в нашем братстве Божье возмездие.

– Но ведь часть состояния должна была достаться самому графу, – вспомнил Кинрю. – С ним-то вы как собирались разделаться?

– Не знаю, – пожал плечами Кирилл, – Мария не любила обсуждать эту тему, но я полагаю, что она собиралась спровоцировать дуэль между братом и своим будущем мужем. Таким путем она бы избавилась от них обоих!

Спустя несколько месяцев я выступил поручителем Андрея Раневского, когда он вступил в нашу Ложу учеником. Я сподвиг его на путь «сеятелей семян царствия света», как когда-то точно также это проделал со мной Кутузов. Правда теперь сам Раневский, в отличие от меня, не нуждался особенно в денежных средствах, так как венчался законным браком с Элен Олениной после окончания ее короткого траура по сестре, которую похоронили в фамильном склепе в усадьбе. Участие Мари в этом деле так и осталось тайной для света, вся вина легла на Кирилла Левицкого, который был сослан на катаргу.

Наталья Николаевна осталась доживать свой вдовий век в усадьбе, возле гроба любимой дочери. Поговаривали, что графиня здорово постарела, после того как мнимый врач отравил Марью Александровну то ли от ревновсти, то из каких иных побуждений, заставивших его, кроме всего прочего, застрелить ее жениха.

Константина Кузнецова похоронили в полку с особой помпой.

Готвальд закрыл тетрадь, с особой бережностью спрятал ее в сундук и засобирался на обед к тобольскому губернатору. Перед его мысленным взором все еще витали вампиры, индианка, переодетая цыганкой из табора, и самурай Кинрю. Он видел, как неофит Раневский поднимается с завязанными глазами в храмину темную, как преклоняет обнаженное колено перед масонским жертвенником, возлагает правую руку на Евангелие и произносит древнюю клятву…