Александр Арсаньев - Третье дело Карозиных

– Вот так хорошо, – сказал он. – Сейчас установим холст, и можно будет сделать набросок. Вы пока свободны.

Катя осталась на диване и наблюдала за тем, как лакей помогла устанавливать на подставку не слишком большой холст, как Соколов готовился к работе. Ушло на это около получаса.

– Что ж, начнем, – наконец проговорил художник, и Катя опять поймала себя на удивленной мысли, отчего же он молчит и не заговаривает о том, что было.

Она сама уже собралась сказать что-то, но вдруг передумала. Смутная догадка о том, что телефонировал ей не он, и о том, что он может вообще ничего не знать о свертке, хранящемся сейчас в ее спальне – вот что заняло ее внимание. И чем больше она за ним наблюдала, тем упорнее решала молчать и ждать хоть какой-то, хоть слабой реакции его самого.

Так прошло полтора часа. Соколов сосредоточенно работал, что-то подправляя, а Катя сосредоточенно за ним наблюдала. Оба они за это время едва ли перекинулись и парой фраз. Катя было спросила, какое впечатление произвела на него коронация, на что он глянул на нее довольно хмуро и не слишком-то вежливо бросил:

– Позвольте ответить позже.

И Катя сдалась. Ровно в час он отошел от холста, накинул на него заботливо привезенное с собой покрывало и, вытирая руки какой-то тряпицей, улыбнулся:

– Что, устали, Катерина Дмитриевна? – и его глаза зажглись озорным огоньком.

Что ж, подумала Катенька, теперь, пожалуй, можно бы и побеседовать.

– Да, признаться, устала, – она с удовольствием встала с дивана. – Хотите чаю? И не отказывайтесь.

– Хорошо, – улыбнулся он. – Если вы настаиваете, то не смею отказаться.

Откуда такие манеры, мелькнуло у Кати. Ведь он же не вращался никогда в обществе, да и не дворянин даже. Отец у него, как говорила Наташа, обходчик путей на железной дороге. Уж откуда там манерам взяться… Она с новым интересом посмотрела на Соколова. И тут поняла, что же именно, по выражению той же Наташи, служило неким раздражителем в этом человеке. Это именно несоответствие его манеры держаться с его происхождением. Вот ведь он сидел сейчас в ее гостиной, в ее кресле, с чашкой чаю так, будто привык к этому и всю жизнь провел в изящных гостиных. Он делал это так, будто бы имел на это право, данное с самого рождения.

– Скажите, Михаил Андреевич, – обратилась она к нему, – так что же вам коронация? – Катя хотела было спросить о его происхождении, но вовремя прикусила себе язычок, посчитав вопрос нетактичным, а для дворянина и вовсе оскорбительным, если спрашивает он не дворянина.

– Я под впечатлением, – заговорил Соколов. – Даже и не думал, что во мне проснуться такие вот чувства: патриотизм, гордость и сентиментальность. Привязанность к старым традициям, одним словом.

– Да, я вас прекрасно понимаю, – улыбнулась ему Катя. – Знаете, а ведь я, кажется, вас видела.

– Да, – в ответ улыбнулся он. – И я видел вас и вашего супруга, – и сказал это самым обычным тоном. – Вы проехали мимо в экипаже.

Катя подождала продолжения, но его не последовало. Тогда она извинилась и сказала, что вернется через минуту. Когда она поднялась из кресла, он сделал то же самое, и это было еще одним жестом в пользу того, что человек знает о правилах приличия, принятых в обществе, не понаслышке.

Катя поднялась к себе в комнату и вынула из бюро загадочный сверточек. Все это в конце концов следовало прояснить. Она спустилась вниз, чтобы наконец показать ему этот сверток и посмотреть на его реакцию, но застала его не в гостиной, а в прихожей. Он держал в руках шляпу и, видимо, собирался уходить.

– Вы уходите? – Катенька удивилась сверх всякой меры.

– Простите меня, Катерина Дмитриевна, – с поклоном ответил Соколов. – Я совершенно забыл, что у меня в два часа важная встреча. Вы меня простите? – спросил он с самым обезоруживающим видом и с такой доверительной интонацией, что невозможно его было в этот момент не простить.

Катя просто кивнула, теребя в руках сверток, на который, к слову сказать, Соколов не обратил никакого внимания, так только, мельком глянул, как на впервые увиденную вещь, не имеющую к нему ровным счетом никакого отношения, что снова не ускользнуло от Катеньки.

– Вы что-то хотели мне показать? Это может подождать до завтра? – продолжил Соколов. – Я и правда очень спешу.

– Хорошо, – снова кивнула Катенька. – Тогда отложим до завтра.

И он удалился. Катя подошла в растерянности к витражному окну в прихожей и увидела, как он, сбежав по ступенькам крыльца, сел в ожидающий его экипаж, у которого был поднят верх. Один ли он был?