Эдуард Хруцкий - Тени кафе «Домино»

Татьяна расцеловала их чумазые лица.

– Не вышло, – сказал зло Паша, снимая шлем и очки.

– А так никогда не выйдет. Нужно хитрее. Поехали на Трубу к Митьке-художнику, пусть он нам справит документы ГПУ.

– Зачем?

– Дурак ты, Паша. Подъехали к дамочке, ксиву показали. ГПУ, вы задержаны. Понял?

– Ты гений.

– Не зря целое реальное училище закончил.

В кафе «Домино» дрались рабочие поэты.

Опрокидывали столы, разлетались по полу стулья.

Мат висел под потолком вместе с папиросным дымом.

Сергей Есенин, вскочив на стол, дирижировал боем.

– Андрюха, дай ему в ухо!

– Сильнее бей, чтоб к дверям отлетел!

– Пашка, по сопатке его! По сопатке!

Администратор, а нынче хозяин, Николай Николаевич, стоял, прислонившись к эстраде, равнодушно взирая на драку.

– Вызовите милицию, – подлетела к нему экзальтированная нэпменша.

– Зачем?

– Но они же дерутся. Мы с друзьями пришли посмотреть на поэтов, послушать стихи. А у Вас нравы как в рыночной пивной.

– Мадам, Вы присутствуйте при редком зрелище дележки трона короля поэтов.

В кафе вошли Владимир Маяковский и Владимир Нарбут.

– Тихо! – громовым голосом крикнул Маяковский.

– Перестаньте!

И драка остановилась, как по команде режиссера.

– Володя Нарбут будет читать свои стихи.

Нарбут как нож сквозь масло прошел сквозь толку притихших поэтов.

Вошел на эстраду, оглядел зал.

И начал громким хрипловатым голосом.

Он читал дальше.

Зал замер.

Стихи злой тревогой накатывались на зал.

Да и сам поэт был больше похож на того офицера, о котором он читал.

Одноглазый, с бритой наголо головой, он обрушивал на зал забытую страсть братоубийственной войны.

– Сильный поэт, – сказал сидевший за столом Есенин. – Смотри, какая у него рифма затейливая.

– Я его два года назад слушал в Одессе на вечере поэтов. Читали он и Георгий Шангели. Зал ревел. А потом всех забрали в ЧК. Вечер посчитали антиреволюционным.

– А потом? – спросил Мариенгоф.

– Потом приехал секретарь Губкома и освободил всех.

– Удивительные стихи, они как будто начали жить во мне, – задумчиво сказал Бартеньев.

– А мои? – ревниво спросил Есенин.

– Твои, Сережа, давно уже стали данностью каждого русского человека. Нарбута я не буду учить наизусть, а тебя знаю почти всего.

– Молодец, наливай, пожалуй.

Выпили вина.

Нарбут под аплодисменты сошел с эстрады, и они ушли вместе с Маяковским.

– Побрезговал нами Володя, – сказал Мариенгоф.

– Ты его не трогай, – махнул рукой Есенин, – его Лилька мертвой хваткой взяла, деньги отбирает. Он, говорят, на папиросы и бильярд одалживает.

– Да ладно, – удивился Бартеньев.

– А ты у Вали Катаева спроси, он тебе все это живописует.

Татьяна приложилась щекой к плечу Олега.

– Нам пора, милый.

– Вот видишь, – ликующе прокричал Есенин, – даже лучших, не таких как Володька, а настоящих рубах женщина стреножит.

Олег взглянул на часы.

– Пожалуй, пора.

– Какая у тебя машина интересная – Бартеньев и интересом склонился к руке Леонидова, – с войны?

– Нет. На, посмотри, – он расстегнул ремешок, протянул ему часы.

– «О.А.Леонидову. За храбрость. Реввоенсовет». Это они тебе в ЧК помогают?

– Если бы.

– Послушай моего совета. Никогда не танцуй с дьяволом.

– А если он все время приглашает?

– Беги, и как можно быстрее.

– Было бы куда.

– Подумаешь – найдешь. Бросай работу, пиши. Вот и уйдешь в тень.

У дверей, радостно мяукая, их встретила Нюша.

Леонидов взял ее на руки, и она начала тереться о его лицо.

– Сейчас, моя милая, я тебя покормлю. Сейчас.

– Таня, – крикнул он, – я порежу Нюше мясо.

– Лучше рыбу, она его вчера ела.

– Рыбу так рыбу.

На столе зазвонил телефон.

Татьяна подошла, сняла трубку.

– Слушаю.

– Добрый вечер… Георгий, я его сейчас позову.

Она положила трубку на стол.

– Олег, тебя Тыльнер.

– Сейчас иду, а я ему собирался звонить.

– Ты думаешь, он разберется в моей истории?

– Уверен.

Леонидов взял трубку.

– Привет, Георгий. Легок на помине, я только что собирался тебе звонить...