Чингиз Абдуллаев - Заговор в начале эры

— Просто говорил о деньгах, — коротко ответил Цезарь. Он никогда не посвящал супругу в свои дела.

— О чем еще может говорить ростовщик, — фыркнула Помпея, — но ты говорил с ним о предстоящем празднестве?

— О каком празднестве? — не сразу вспомнил Цезарь.

— О, Минерва, богиня мудрости, он уже все забыл, — испугалась жена.

— Да, конечно, мы с ним говорили, — сразу вспомнил Цезарь, — он даже обещал помочь. Сколько нужно денег, я дам, но прошу тебя, чтобы после праздника в нашем доме более никогда не появлялась Домициана, — тихо проговорил он, усаживаясь на ложе.

— Ты ведь верховный жрец Рима, — Помпея глядела на Цезаря с изумлением.

Ему начала надоедать очевидная глупость жены.

— Я прошу, — коротко сказал он. — Кстати, все говорят, что в мое отсутствие здесь часто бывает Клодия со своим братом. Это правда?

— Да, — замерла Помпея, — их тоже не впускать? — жалобным голосом спросила она.

Цезарь рассмеялся. Он был слишком уверен в себе, чтобы подозревать жену.

— Если тебе интересно, можешь приглашать их. Но Клодия такое развращенное существо, что от общения с ней краснеют даже куртизанки и вольноотпущенницы Лукулла.

— Но она придет на праздник, — попыталась отстоять свои позиции супруга.

— Разумеется, и только на одну ночь. Я начинаю подозревать, что в эту ночь в моем доме соберутся все женщины Рима.

— Веста — покровительница домашнего очага — будет с нами, — восторженно сказала Помпея, — это так почетно.

— Лучше бы этот выбор пал на другой дом, — проворчал Цезарь, — слишком много ненужной суеты.

Он дотронулся до руки жены, и та замерла в счастливом ожидании, как всегда, когда ее касался Цезарь.

— Ты самый лучший из мужчин, — прошептала она ему страстно.

Через несколько мгновений, уже ничего не помня, она была во власти всепоглощающей страсти. А Цезарь прокручивал в памяти разговор с Помпонием и напряженно размышлял над создавшейся ситуацией. Ему не мешало даже тяжелое дыхание Помпеи и ее чуть приглушенные, сдавленные стоны. Рассудок Гая Юлия Цезаря существовал сам по себе, словно не связанный с его телом, тесно сплетенным объятиями жены.

— Нужно очень долго жить в Риме, чтобы понять изменения, происшедшие в нашем городе, — услышал Цезарь громкую речь одного из плебеев, сидевших недалеко от него за столом.

В этот вечер он зашел в таверну Пинария скорее по старой привычке, предпочитая проводить время в обществе бывших гладиаторов и разорившихся торговцев. Сидя в углу, он терпеливо слушал спор двух старых плебеев — ветеранов римской армии.

— Да, — согласился другой, — ты прав, Квинт. Город уже не тот. А помнишь, каким был Рим во время нашей молодости? Я был еще ребенком, когда мой отец вернулся с Югуртинской войны.

— А мой погиб при Верцеллах, — вздохнул Квинт, — но зато римляне тогда победили. Это было сорок лет назад, и тогда казалось, что мы выиграли самую важную войну в нашей истории.

— Да, да, — вздохнул его собеседник, — это было именно так. Но потом была Союзническая война.

— Я сражался в третьем легионе, под руководством Гнея Помпея Страбона, [140] Гней Помпей Страбон — отец Гнея Помпея Магна. — воодушевленно сказал Квинт, — и получил ранение во время осады Аскула. Какое страшное сражение мы тогда выиграли. Армия пиценов прорвалась в город сквозь порядки нашего легиона, но, клянусь Марсом, богом войны, они потеряли три четверти своих людей. А потом мы вошли в Аскул.

— А я сражался в это время под руководством Суллы Счастливого. Ты знаешь, Квинт, я иногда думаю, что это были лучшие годы моей жизни. Во время взятия Геркуланума я был первым на крепостной стене. Тогда мне чуть не разбили голову. Сам Сулла вручил мне дубовый венок. Он был величайшим полководцем Рима.

— Ты, Публий, всегда был тайным сулланцем в душе, — недовольно заметил его собеседник, выпив очередную чашу вина.

— Да, Квинт, и, клянусь всеми богами, не стыжусь этого. Он был великим человеком, наш Корнелий Сулла. Такого римлянина больше не было в нашем городе. Рим с тех пор не рождает героев. Я последовал за ним на Балканы, брал Афины, сражался при Херсонесе и Орхомене. Тогда я был уже старшим центурионом и трижды был ранен. Но мы всегда побеждали. С именем Рима на устах и имея Суллу во главе армии.