Валерия Вербинина - Сапфировая королева

– Дело в том, – объяснила Амалия, – что дохлая ворона появляется в нашем деле не первый раз. Один человек уже упоминал прежде, что Хилькевич получал ворону или ворон еще до гибели Пятирукова.

– Это знак, – неожиданно подал голос Рубинштейн.

– Что еще за знак? – повернулась к нему молодая женщина.

– По-моему, он был в ходу у атаманов разбойничьих шаек в прошлом веке, – небрежно ответил Рубинштейн. – Дохлая ворона – предупреждение, что главарю не жить.

Пока баронесса совещалась со следователем и Рубинштейном, в одном из кабинетов управления востроносый молодой полицейский – один из тех, кто ездил вместе с Половниковым, чтобы задержать Пятирукова, – написал короткую записочку и вручил ее одноногому мальчишке-нищему, который полз на костылях мимо полицейского управления. Востроносый полицейский шепнул мальчишке что-то на ухо и сделал значительное лицо. Калека уныло кивнул и продолжил свой путь, но за углом отдал костыли товарищу, встал на обе ноги (откуда взялась вторая, так навсегда и осталось загадкой для истории) и припустил во весь дух. А через двенадцать с половиной минут уже входил во двор дома Виссариона Хилькевича.

Король дна прочитал записку, побурел лицом и велел сейчас же собирать людей. Заложив за спину руки, он расхаживал по большой гостиной, и глаза его горели нехорошим, стальным блеском.

Из записки Хилькевич узнал, что Валевский схвачен и что баронесса Корф завладела ожерельем. Но куда существеннее было второе сообщение – о старом друге Пятирукове и о том, в каком виде его нашли. Виссарион Сергеевич представил себе мертвого Агафона с вороной на груди, и короля дна начала обуревать такая ярость, что он был готов крушить все подряд.

Хилькевич прекрасно знал, что именно означает дохлая ворона: конец его власти, конец ему самому, конец всему. И его раздражала какая-то дешевая театральность угрозы. В конце концов, к чему подобные выходки? Можешь убить – убей, но зачем так глумиться, да еще над мертвыми?

Вася Херувим, который теперь неотлучно находился при Хилькевиче, встречал и впускал гостей. Первым прибыл Вань Ли, который жил совсем недалеко. Следом за ним появился граф Лукашевский, а последними прибыли Розалия и Жорж.

– Закрой дверь, – бросил Хилькевич Васе, – и сядь.

Вань Ли зевнул и прикрыл рот ладонью. За окнами было уже совсем темно.

– Что такое? – недовольно спросила Розалия. – Зачем нас собрали, да еще ночью?

– Ну и веселье… – отметил Жорж. – Это что, по поводу ожерелья?

– Нет, – мрачно ответил Хилькевич. – Ожерелье уже у баронессы Корф.

– Она алестовала Глуздя? – изумился китаец.

– Не совсем. Груздя отыскал Агафон и отнял у него драгоценность. Но потом ожерелье похитил варшавский молодчик, а Агафон…

Виссарион Сергеевич все-таки позаботился о том, чтобы по старой театральной привычке выдержать паузу идеальной длины. Присутствующие затаили дыхание. И тут у Хилькевича по позвоночнику пробежал неприятный холод.

Все ждали продолжения фразы.

Кроме одного.

Никто из пришедших не подозревал, что Пятируков убит. Никто, кроме того, кто и зарезал Агафона.

Король дна в смятении отвернулся. А ларчик-то открывался до отвращения просто, господа… строил козни, подбрасывал ворон и убивал не какой-то там затаившийся враг, тать в ночи, а человек, который находился сейчас в одной с ним комнате. Человек, который знал его, Хилькевича, как облупленного; человек, который был вхож к нему дом; наконец, человек, которого ни Коршун, ни Пятируков ни капли не опасались. Убить короля дна и присвоить его власть хотел один из пятерых, сидевших в гостиной с такими напряженными лицами и ждавших, что он им скажет.

Так кто же из них? Вань Ли, он же Карен Абрамян? Юный наивный Вася, который приходится убитому, между прочим, племянником? Граф Лукашевский, известный мастер темных дел? Двуличная Розалия, которая никогда не питала к нему, Хилькевичу, даже симпатии, не говоря уже о любви? Или Георгий Аронов, он же Жорж, с виду дурак дураком и уши холодные, а на самом деле… Да точно ли он так глуп, как притворяется?

И тут Хилькевич сообразил, как ему вывести врага на чистую воду. Не то чтобы в его голове сразу же, в какие-то доли мгновения, сложился идеальный план, но он понял, какой линии ему придерживаться и как себя вести.

– Виссарион! – пробасила Розалия. – Что с тобой?

– Так что там с Агафоном? – спросил граф.

Неимоверным усилием Хилькевич заставил себя улыбнуться.