Эрик Ларсон - Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

Но ни Макким, ни Бернэм не могли поверить в то, что выставка должна закончить свое существование в огне. Фактически здания были спроектированы так, чтобы максимальная часть составляющих их элементов уцелела и не утратила своих потребительских свойств после демонтажа. Скорее эти разговоры о пожаре способствовали тому, чтобы облегчить чувство отчаяния, возникающее при виде того, как мечта превращается в прах. Никто не мог примириться с мыслью, что Белый город останется пустым и покинутым. Как писал один из авторов «Космополитен», «лучше пусть оно исчезнет внезапно, пока еще находится в сиянии славы, чем будет медленно погружаться в трясину упадка и разрушения. Нет более печального зрелища, чем банкетный зал наутро после банкета, когда гости ушли и люстры погашены».

Позже эти размышления о пожаре могли бы показаться пророческими.

Олмстед тоже прервал коммуникацию. К концу лета его напряженный рабочий план и изнурительная жара снова стали причиной нездоровья и изнурительной бессонницы. Он занимался многими проектами, главным из которых был Билтмор, и в то же время чувствовал, что его деловая активность приближается к концу. Ему шел уже семьдесят второй год. 6 сентября 1893 года он писал одному из своих друзей, Фреду Кингсбэри: «Я не могу приехать к тебе, хотя и часто мечтаю предаться нашим старым привычкам, а значит, снова встретиться с тобой и всеми остальными, но я уже не могу противостоять судьбе. Мне не остается ничего другого, как только, спотыкаясь на каждом шагу, брести к своему концу». Однако Олмстед хоть и редко, но все-таки мог позволить себе выразить удовлетворение тем, что получил от жизни. «Меня восхищают мои дети, – писал он Кингсбэри. – Они являются одним из главных центров моей жизни и еще одним явлением, улучшающим окружающую меня обстановку и позволяющим получать от нее удовольствие. Несмотря на физическую немощь, делающую мою жизнь несносной, я все же не считаю себя несчастным стариком».

Луис Салливан, все еще не опомнившийся от похвал и награждений за спроектированный им павильон «Транспортные перевозки» – и особенно за Золотые двери, – снова стал работать вместе с Данкмаром Адлером, но условия их сотрудничества изменились. Нарастающая депрессия и опрометчивые решения обоих партнеров оставили в портфеле фирмы всего лишь несколько проектов. За весь 1893 год им предстояло завершить постройку всего лишь двух зданий. Салливан, которому всегда было нелегко общаться и ладить со своими собратьями по цеху, до крайности обострил отношения с одним из рядовых архитекторов фирмы, узнав, что тот в свободное время выполняет частные заказы на проектирование домов для обращающихся к нему клиентов. Салливан его уволил.

Этим рядовым архитектором был Фрэнк Ллойд Райт [213].

Десять тысяч строительных рабочих уже перестали трудиться на выставке и вернулись в мир, где не было работы, но были толпы безработных людей. Сразу после закрытия выставки еще многие тысячи их собратьев присоединились к безработным на чикагских улицах. Угроза насилия чувствовалась так же ощутимо, как приближение осенних холодов. Мэр Гаррисон проявлял сочувствие к безработным и делал все, что мог. Он нанял тысячи людей для расчистки улиц и приказал не закрывать на ночь двери полицейских участков, чтобы бездомные могли найти в них место для сна. Чикагская газета «Коммершиал энд файнэшнл кроникл» сообщала: «Никогда прежде здесь не прекращалась производственная деятельность столь внезапно и резко». Выплавка чугуна сократилась наполовину, строительство новых железнодорожных магистралей практически прекратилось. Спрос на железнодорожные вагоны, необходимые для доставки посетителей на выставку, уберег от потрясений компанию «Пульман», однако к окончанию работы выставки Джордж Пульман также начал сокращать зарплату и число работающих. Но при этом он не уменьшил арендную плату за жилье в городе, которым фактически владела его компания.

Белый город привлек к себе людей и защищал их, Черный город теперь принимал их обратно, в преддверии зимы – с ее антисанитарией, голодом, жестокостью и насилием.

Холмс почувствовал, что и для него пришло время покинуть Чикаго. Давление кредиторов и семей стало почти непереносимым.

Первое, что он сделал, – устроил пожар на верхнем этаже своего «замка». Возгорание нанесло минимальный ущерб его собственности, но Холмс предъявил требование выплатить 6000 долларов по страховому полису, оформленному на его вымышленное имя «Хайрэм С. Кэмпбелл». Сыщик по имени Ф. Г. Коуи, нанятый одной из страховых компаний, почувствовал, что дело нечисто, и начал подробное расследование. Хотя Коуи и не нашел прямых доказательств поджога, он был убежден, что пожар – дело рук Холмса или кого-то из его подельников. Он посоветовал страховщикам оплатить предъявленный иск, но только Хайрэму С. Кэмпбеллу и только в том случае, если Кэмпбелл явится за деньгами лично.