Эрик Ларсон - Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

В субботу, вскоре после получения поздравительной телеграммы от Ферриса, Райс телеграммой уведомил его о том, что первый вагон уже закреплен на колесе.

За пределами Джексон-парка первый поворот Колеса Ферриса, как это ни странно, остался почти незамеченным. Город, и в особенности его frappé [184], сосредоточил свое внимание на другом событии, произошедшем в Джексон-парке, – первом визите на выставку испанского официального эмиссара, инфанты Евлалии, младшей сестры покойного короля Испании Альфонсо XII и дочери сосланной королевы Изабеллы II.

Этот визит проходил совсем не гладко.

Инфанта, леди двадцати девяти лет, была, по сообщению Государственного департамента, «довольно красивой, яркой и привлекательной особой». За два дня до этого она прибыла поездом из Нью-Йорка, после чего ее сразу же привезли в «Палмер-хаус» [185]и разместили в одном из самых роскошных номеров. Патриотически настроенные жители Чикаго восприняли ее первый визит как реальную возможность продемонстрировать недавнее обновление города и доказать миру, по крайней мере Нью-Йорку, что Чикаго не утратил своих способностей получать прибыль с тех пор, как удивил мир превращением свиной щетины в малярные кисти. Первым предупреждением, что все может пойти не так, как запланировано, возможно, стал переданный по телеграфу отчет из Нью-Йорка, сообщающий нации скандальную новость, что эта молодая дама курит сигареты.

Во второй половине своего первого дня в Чикаго, во вторник, 6 июня, инфанта инкогнито упорхнула из отеля в сопровождении камеристки и адъютанта, приставленного к ней президентом Кливлендом. Ей очень нравилось бродить по городу, не будучи узнанной жителями Чикаго. «Ведь ничто, в самом деле, не может быть более увлекательным, чем ходить в толпе людей, которые много читали обо мне в газетах, и рассматривать в этих газетах портреты, в той или иной мере похожие на меня», – писала она.

Первый раз она посетила Джексон-парк в четверг, 8 июня – как раз в тот день, когда Колесо Ферриса сделало свой первый полный оборот. Ее сопровождал мэр Гаррисон. Толпы иностранцев аплодировали, когда она проходила мимо, и единственной причиной этих аплодисментов было то, что она является наследницей престола. Газеты тут же назвали ее «Королевой выставки» и поместили репортажи о ее визите на первые полосы. Но для нее, однако, все это было очень утомительно. Она завидовала свободе чикагских женщин, которую видела собственными глазами. «Мне пришлось с горечью признать, – писала она в письме к матери, – что если этот прогресс и достигнет когда-либо Испании, то наслаждаться им мне будет уже слишком поздно».

На следующее утро, в пятницу, она решила, что завершила все свои официальные дела, и почувствовала себя готовой погрузиться в мир наслаждений. Она, к примеру, отвергла приглашение Церемониального комитета и вместо того, чтобы ехать туда, поддавшись внезапному порыву, отправилась на обед в «Немецкую деревню».

Чикагское общество, однако, только входило в азарт. Инфанта была особой королевских кровей, и, видит бог, она заслуживает того, чтобы к ней относились по-королевски. В тот вечер инфанта должна была присутствовать на приеме, устроенном Бертой Палмер в особняке Палмеров на Лейк-Шор-драйв. Готовясь к предстоящему приему, миссис Палмер заказала трон, установленный на возвышении.

Озадаченная сходством между фамилией хозяйки дома, где устраивался прием в ее честь, и названием отеля, в котором она проживала, инфанта навела справки. Выяснив, что Берта Палмер является женой владельца отеля, она нанесла обществу такую обиду, которую Чикаго никогда не забудет и не простит. Инфанта объявила, что ни при каких обстоятельствах не примет приглашение какой-то там «трактирщицы».

Однако затем соображения дипломатического характера взяли верх, и она согласилась присутствовать на приеме. Правда, настроение у нее при этом было отвратительное. С наступлением вечера дневная жара сменилась проливным дождем. К тому моменту, когда Евлалия появилась перед входной дверью миссис Палмер, в ее белых атласных тапочках хлюпала вода, а ее терпение, с таким трудом подготовленное к церемонии, улетучилось. Она пробыла на приеме один час, на что заранее согласилась, а затем поспешно ушла.

На следующий день она не появилась на официальном обеде, устроенном в Административном корпусе выставки, а снова, не объявив никому об этом, отправилась в «Немецкую деревню». В тот же вечер она приехала на час позже в ярмарочный «Фестивал-Холл» на концерт, устроенный исключительно в ее честь. Зал был до отказа заполнен представителями лучших семейств Чикаго, а она пробыла в нем всего пять минут.