Эрик Ларсон - Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

Возмущение начало проникать на страницы газет, продолжающих освещать этот визит. В воскресенье, 10 июня, «Трибюн», стараясь подсластить горькую пилюлю, преподнесенную городу этим визитом, писала: «Ее Высочество… обладает уменьем разрушать программы и действовать, следуя лишь своему влечению, не обращая при этом внимания ни на кого». Выходящие в городе газеты неоднократно упоминали на своих страницах о ее склонности действовать так, «как ей заблагорассудится».

А ведь фактически инфанта собиралась полюбить Чикаго. Она с огромным удовольствием провела время на выставке, и наиболее сильное впечатление произвел на нее Картер Гаррисон. Она подарила ему золотой портсигар с брильянтами. Перед самым отъездом, назначенным на среду, 14 июня, она писала матери: «Я расстаюсь с Чикаго с чувством глубокого сожаления».

Зато Чикаго расставался с инфантой без сожаления. Если бы ей в руки попал пятничный утренний выпуск «Чикаго трибюн», она прочла бы в нем редакционную статью, в которой, в частности, говорилось: «Особа королевского происхождения – это в лучшем случае беспокойный клиент, с которым республиканцы вынуждены иметь дело, а особа королевского происхождения на испанский лад причиняет наибольшее беспокойство из всех особ такого рода… У них в обычае приходить позже, а уходить раньше, оставляя после себя всеобщее сожаление, почему они не пришли еще позднее и не ушли еще раньше, или же – а это было бы самым предпочтительным – лучше бы им вообще не приходить».

Такая публикация, однако, таила в себе безошибочное намерение нанести обиду. Образно говоря, Чикаго застелил стол тончайшей скатертью, на которую выставил хрусталь – и не из-за чрезмерного преклонения перед ее принадлежностью к королевскому семейству, а лишь для того, чтобы показать миру, как здесь могут накрывать столы – но только для почетного гостя, даже если его угощают обедом из колбасы, кислой капусты и пива.

Анна Вильямс – Нанни – прибыла из Мидлотиана, штат Техас, в середине июня 1893 года. В Техасе в это время было жарко и пыльно, а в Чикаго холодно, дымно и шумно от множества поездов. Сестры, не сдерживая слез, обнялись, восхитились видом друг друга, и Минни представила сестре своего супруга, Генри Гордона. Гарри. Он показался Анне не совсем таким, каким описывала его сестра в своих письмах и каким она рассчитывала его увидеть: он был ниже ростом и не выглядел таким уж симпатичным, однако в нем было что-то, о чем даже сама Минни не упоминала в своих восторженных письмах. От него исходили теплота и очарование. У него был приятный, мягкий голос. Когда он касался ее, Анна невольно бросала виновато-извиняющийся взгляд на Минни. Гарри выслушал ее рассказ о поездке из Техаса с таким вниманием, которое невольно заставило ее представить, будто это путешествие она совершила в одном вагоне с ним. При этом она не могла заставить себя не смотреть в его глаза.

Теплота и улыбка, появлявшиеся на его лице при взгляде на Минни, его явное очарование ею быстро рассеяли подозрения Анны. Он любил Минни, вне всякого сомнения. Он проявлял сердечность, постоянно стараясь доставить радость и удовольствие ей и, стало быть, одновременно сделать приятное Анне. Он подарил Минни ювелирные украшения: золотые часы и золотую цепочку, которую специально для нее заказал у ювелира, работавшего внизу, в помещении аптеки. Как-то само собой получилось, что Анна стала называть его «Братец Гарри».

Для начала Минни и Гарри показали ей Чикаго. Огромные здания и роскошные особняки, которыми изобиловал город, возбудили в ее душе благоговейный трепет, но его постоянная, похожая на сумеречность задымленность и вездесущие кучи гниющего мусора вызвали у нее отвращение. Холмс повез сестер на скотобойни «Юнион», где гид провел их в самый центр бойни. Он просил их смотреть под ноги и соблюдать осторожность при ходьбе, чтобы не поскользнуться на влажном и липком от крови полу. Они наблюдали, как свиней одну за другой опрокидывали на спину и они с визгом опускались на канате вниз, где находились забойные камеры и где мужчины, ловко орудуя ножами, покрытыми запекшейся кровью, перерезали свиньям горло. После этого свиней – некоторые из них были еще живые – погружали в чан с кипящей водой, а затем с их туш соскабливалась щетина и собиралась в емкости, установленные под столами, на которых производилось скобление туш. Каждая обработанная таким образом туша передавалась с одного участка на другой, где раздельщики, залитые с головы до ног кровью, делали монотонные движения ножами, и по мере перехода туши с участка на участок куски мяса падали на столы с глухим чавкающим звуком. Холмс застыл на месте; Минни и Анна стояли, пораженные и испуганные, однако испытывая при этом какое-то странное удовлетворение от того, насколько четко и эффективно работала эта машина смерти. То, что они увидели на скотопрогонных дворах, как бы просуммировало все, что Анна слышала о Чикаго и о неудержимом, даже яростном устремлении этого города к достижению богатства и мощи.