Вячеслав Денисов - Огненный плен

Идиот! Лучше бы пулей зацепило! Он не знает, что такое ожог!

«Сан Евгеньич». Хм!.. Что-то новое в наших отношениях, «веде Мазурин»…

Он радуется. Не тому ли, что очень скоро масло выбьет из движка вообще и последний переклинит?

Чекист за спиной моей опять засуетился. Я повернул голову и увидел, как один из мотоциклистов уже почти поравнялся с нами и теперь нас разделяют метров сорок, не больше. Поднимать винтовку у чекиста не было времени. Она как лежала поперек сиденья, между нами, так он и выстрелил.

Немец чуть притормозил, и этого оказалось достаточным, чтобы мы ушли вперед метров на сто…

— Мазурин, скоро двигатель ухнет!..

— Я знаю, сам тракторы водил! А сейчас просто выдави из этого урода все, что можешь!..

Я рывком опустил рукоятку газа до упора…

Нас обстреливали, колесо люльки уже было пробито, и я мчал по ржаному полю так, как не ездят, наверное, на соревнованиях… Одна-единственная сурчиная нора с вырытым и окаменевшим от дождей холмиком — и мы взлетим с чекистом в небо так высоко, что неразумно будет уже возвращаться обратно.

В какой-то момент, когда послышались угрожающие нотки под моими ногами, я оглянулся.

Мы мчали по полю одни… А в пятистах метрах от нас, спешившись, полтора десятка гитлеровцев, заняв выгодные для стрельбы позиции, поливали нас огнем…

Я слушал пересвист пуль и надавил рукоятку вниз, словно это могло разогнать мотоцикл еще сильнее…

Колесо люльки давно превратилось в лохмотья, я с трудом удерживал руль, и, наверное, не будь этого груза справа, мы бы давно пересекли поле и добрались до леса.

Клекот в двигателе уже не подсказал, а приказал мне сбросить скорость и остановиться…

— Мазурин, до леса — метров четыреста. — Сойдя с мотоцикла, я почувствовал разницу. Меня вело в стороны. Земля, которая всего мгновение назад улетала мне под ноги, вдруг стала. Я тупо посмотрел на расстилавшуюся передо мной рожь. Она продолжала надвигаться на меня, несмотря на то, что стоял я недвижим. — Мазурин, нам нужно успеть до него добраться… Если они возобновят погоню — мы погибли.

— И если продолжим стоять, мы тоже не выживем, — подбодрил меня чекист. — Эх, жаль, «МГ» с люльки слетел…

Сожаления на лице между тем я не заметил. И я знаю почему. «МГ» он не унес бы. Мазурин и винтовку тащил из последних сил.

— Нужно идти, пока… — и я отпустил длинную и пошлую остроту, стараясь поддержать себя и попутчика. Пока — попутчика…

Когда мы уже почти добрались до рощи, раздался протяжный гул. Не сбавляя шага, я задрал голову. Над нами проплывала «рама». Немецкий самолет-разведчик уходил на восток.

— Щупают нас дальше, — прохрипел Мазурин, машинально поднимая винтовку.

Я положил на нее руку и переступил черту, разделяющую поле и лес. Стреляет он, конечно, хорошо, но навредить этому самолету он сможет лишь в том случае, если попадет пилоту в висок. Но прежде пуля вопьется немцу в задницу. А посадить эту дрянь тот сможет и с лишним отверстием в седалище.

Прохлада. Мне было мало ее. Я хотел прохлады жидкой, прозрачной, холодной и в необъятном количестве.

Километр или полтора, но никак не меньше, мы, будто участвующие в соревнованиях подраненные зайцы, скакали по словно специально продуманной организаторами «трассе» — ямы, поваленные деревья, притаившиеся в лесу сучья. И в тот момент, когда меж деревьев замаячил проседью голубой рассвет, я снова схватил Мазурина, который соображал быстро, но из-за потери глаза плохо ориентировался, и повалил на землю. Рухнув на грудь, он икнул от неожиданности и схватился рукой за лицо. Кровь ударила в голову. А это значит, что рана взвыла. Ему сейчас кажется, что из глазницы ручьем хлынула кровь. Положив руку уже ему на спину, я прошептал: «Все в порядке, повязка даже не намокла…»

— Только не издавай звуков, я прошу тебя…

Он поднял голову и, морщась, стал рассматривать взглядом циклопа местность. Кто-то наверху хранит нас. Я уверен, если бы немцы нас снова сейчас заметили первыми, выхода бы не было. Это был бы финал затянувшейся истории…

Мы лежали в десяти метрах от поляны внутри леса. А в тридцати от нее, но с другой стороны, на уже выкошенной, отданной под колхозный покос делянке, расположились восемь или десять немцев.

Через минуту я подсчитал — девять.

Стоял стог высотой с двухэтажный дом. Вскоре я сообразил, почему подложка на погонах немцев была розовая, а не белая. Я видел немцев, но не видел танка, а ведь именно розовый цвет у войск СС указывает на принадлежность к танковым частям. Вскоре я заметил торчащий из-за стога ствол с тупорылым наконечником. «Т-II» или «T-III» или что-то другое — в танках я вообще не разбираюсь — мирно покоилось за стогом…