Вячеслав Денисов - Огненный плен

— Как я жалею… — процедил он сквозь зубы.

Оберштурмфюрер кивнул солдатам и, пряча пистолет в кобуру, направился к крыльцу. Нас руками и автоматами толкали в спину до тех пор, пока мы не оказались у стены. Не знаю, что вызывало у немецкого офицера столько бешенства — оно читалось в каждом его движении. Эти чересчур резкие выкрики, когда того не требовала обстановка, демонстративно скорое впихивание «парабеллума» в кобуру. И, приглядевшись, я понял. Он никак не может соотнести наше положение с нашим поведением. По его расчетам, а он тому был уже не раз, видимо, свидетелем, мы должны сейчас падать на колени, молить о пощаде и заверять, что не командиры. Шли-де из Могилева в Одессу, чтобы убежать от советской власти. Но вместо того, чтобы нести околесицу и лгать, чтобы выиграть шанс на спасение, мы молчали и о чем-то переговаривались. Это его и бесило.

— Русский командир? — он ткнул пальцем в направлении Мазурина.

— Нет, он всего лишь русский полицейский. А я всего лишь русский врач.

Потеряв дар речи, оберштурмфюрер смотрел на меня изумленным взглядом.

Сзади раздался хриплый смешок, послышались восклицания, которые, если перевести на русский, звучали как: «ни хрена себе» и — «он знает немецкий». Так реагировали на мое заявление солдаты.

— Что ты ему сказал? — глядя под ноги, выдавил капитан.

— Что ты легавый, а я — хирург.

— Не разговаривать друг с другом! — прикрикнул эсэсовец. — Где вы учились немецкому языку?

— В России.

— Вы из немецкой семьи?

— Ницше знал греческий, так может ли быть такое, чтобы он был из греческой семьи?

Видимо, дел у этого офицера было много. Поэтому он снова вынул «парабеллум» и сделал в мою сторону два шага…

И я во второй раз в жизни увидел перед собой зрачок пистолета.

— Прощай, Мазурин, — как можно быстрее проговорил я.

— Опустите оружие, оберштурмфюрер!

Силы вышли из меня так быстро, что посмотреть налево — туда, где на земле лежали сорванные с петель ворота двора Тараса, сил у меня не было.

Но видел, как стоящий передо мной эсэсовец перехватил «парабеллум» за ствол и, вытянувшись, как для плевка, щелкнул каблуками. Не поднимая головы, я скосил глаза в сторону приближавшегося к нам человека. Но видел только начищенные, чуть тронутые пылью сапоги. Через несколько мгновений к этим сапогам добавилось еще несколько пар.

— Что здесь происходит?

— Господин оберфюрер, мною взяты в плен двое русских офицеров, переодетых в крестьянское платье!

Взявшись ниоткуда, возле моего подбородка появилась трость. Сначала я подумал, что это какое-то холодное оружие и мне сейчас просто проткнут горло. Но трость надавила снизу, и я вынужден был поднять голову.

Снова полковник. На каждую деревню по полковнику. У них много полковников.

— Вы только что говорили по-немецки, — это был не вопрос.

— Это так, — ответил я.

— Вы преподаете? Только не говорите, что Ленин тоже знал немецкий, однако не преподавал. Иначе я вас убью.

— Нет, я не преподаю. Но у меня были хорошие учителя…

Говоря это, я увидел, как эсэсовец махнул тростью, и капитана Мазурина, дернув за руку, отняли от стены. Подгоняемого пинками и ругательствами, которых он не понимал, его повели со двора.

— …и я был в Германии.

— В каком году вы были и где именно?

— В тридцать шестом году, в Берлине, на симпозиуме хирургов. Я читал лекцию на кафедре Берлинского университета.

Полковник недоуменно покачал головой.

— Неисповедимы пути господни, — услышал я. — А теперь вы в рубище прячетесь от тех, кто пять лет назад вам аплодировал. Как все изменилось, верно, доктор?

— Вряд ли эту женщину убил тот, кто слушал мою лекцию. — Я посмотрел на тело девочки. — Вряд ли меня и моего знакомого забивали ногами до полусмерти те, кто мне аплодировал пять лет назад.

— Новые времена диктуют новый порядок жизни, доктор. — Полковник постучал тростью по своему сапогу. — Ничто не стоит на месте.

— Кроме принципов человеколюбия.

— Вы еще и философ?

— Разве я поднял эту тему? Впрочем, с идеей сублимации я знаком.

— И вы считаете идею сверхчеловека беспринципной, — снова не вопрос, снова утверждение.

Я заставил себя улыбнуться.

— Какие принципы могут быть у команды «убей»?

С интересом прикоснувшись без видимой причины к фуражке, он сделал шаг ко мне. Глаза его блуждали по моему лицу.

— Какое звание у вас в Красной армии?

— На петлицах я носил знаки различия военврача второго ранга.