Ее внешность, а главным образом ее груди, откровенно выступающие из глубокого декольте и при каждом движении танцующие, как пара шаловливых близнецов, до такой степени смутила Леберехта, что у него едва хватало времени наблюдать за общением Марты с кардиналом. К тому же Панта вовлекла его в чрезвычайно остроумную беседу, завершившуюся вопросом, на который невозможно было ответить: кто же более великий художник — Микеланджело или Рафаэль?
Насколько позволяли колышущиеся груди Панты, глаза Леберехта следили за подачей блюд, ибо эта церемония была подобна театральному представлению. Как убежденный приверженец тезиса, что вкус пищи наполовину определяется небом, а наполовину — глазами, кардинал распорядился сервировать блюда в виде аллегорических картин, таких, например, как "Нума Помпилий на колеснице, запряженной кентаврами", "Афродита и Арес" и "Одиссей и сирены". На серебряном блюде размером с колесо телеги внесли нежную девушку, обложенную столь же нежными куриными грудками. Одетая в окорочка диких уток, явилась Андромеда с горящими глазами и длинными черными волосами; она была прикована к скале из сыра, а освобождал ее крылатый Персей, ради которого распрощались с жизнью никак не меньше пятидесяти фазанов.
Первая часть трапезы проходила на пурпурных скатертях с золотой посудой и приборами, но затем игра цветов стала меняться каждое мгновение. Дюжина гномов, которых Творец наделил головами обычного размера и конечностями, как у детей, сменили золотые приборы и пурпурные скатерти на серебро и белый дамаст, что было задумано как подходящий фон для рыбы и морепродуктов. На сверкающей белизной повозке, словно выточенной из мрамора Микеланджело, вкатили мускулистого обнаженного юношу, который на манер Лаокоона, чья статуя была обнаружена в разрушенном доме Нерона шестьдесят лет назад, боролся с морскими змеями. Но вместо чудовищ юношу окружали посеребренные угри, ракообразные в серебряных панцирях и моллюски таких размеров, что в их раковинах могла уместиться голова человека.
На второй тележке, запряженной искусно выполненными муляжами дельфинов, под которыми скрывалась пара молодых ослов, вывезли гомеровскую богиню моря Амфитриту, супругу Посейдона. Мерцающие жемчужины украшали внешнюю сторону, а в центре, среди голубоватого, подсвеченного снизу студня, окутанная белыми вуалями морская богиня играла со всевозможными морскими гадами, разумеется, съедобными. В отличие от большинства других гостей — eminentissimi, monsignori, камергеров, благородных дам и сожительниц, — которым видеть такую роскошь было не впервой, Леберехт был настолько изумлен, что совершенно забыл об истинной цели этого действа — приеме пищи, поэтому, когда подали десерт, он был столь же голоден, как и до начала ужина.
Говорить о "десерте" в этой связи было бы не менее кощунственно, чем обливать Господа Иисуса какао, или как там назывался этот горько-сладкий пенистый напиток, который испанцы привезли из Нового Света. Ведь на сладкое были поданы шедевры из орехов и миндаля, яичной пены и марципана, изображавшие такие известные постройки, как соборы Флоренции, Дворец дожей в Венеции и купол Святого Петра, разработанный Микеланджело и в настоящее время существовавший лишь в чертежах.
Затем было подано вино, не то смолисто-терпкое, что из Тосканы, а сладкое и приятное на вкус, из Кастелли под Римом, способное развязать язык даже самому озлобленному просекретарю бесполезной конгрегации церемониалов. После короткого переваривания неожиданно завязался горячий спор о том, причастны ли к спасению Господа те красные люди, которых мореплаватель Кристофоро Коломбо обнаружил в своих поисках Индии, ведь ни они не слышали о нем, ни он о них, и можно ли, учитывая эти обстоятельства, отнести их к роду человеческому.
Против этого самым яростным образом возражал Даниеле Роспильози, профессор Институто пер ле Опере Диаболи, который, ссылаясь на свои девятнадцатилетние штудии упомянутой проблемы и поддержанный незначительным большинством созданной для этого папской комиссии вывод, говорил, что краснокожим должно быть отказано в человеческом статусе, поскольку они созданы не по подобию Божьему, как говорится в Писании, но против натуры, предположительно от дьявола. Ведь Господь Всемогущий не был индейцем!
— И что же? — спросил Леберехт, сидевший напротив профессора из Санто Спирито, тем самым лицемерным тоном, который был свойствен Роспильози, и добавил: — Думаю, что возлюбленный Господь наш Иисус был никак не итальянцем и уж совсем не немцем, так что внешность каждого из нас значительно отличается от его внешности, а потому встает вопрос, являемся ли мы, здесь собравшиеся, подобием Христа?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу