Маргарет Дуди: Афинский яд

— Почему он не убежал? Я бы непременно убежал! А если бы не смог, я бы вышиб чашу с ядом из рук тюремщика, — возбужденно сообщил Феодор.

— Храбрый человек склоняется перед неизбежным, Феодор. Сократ был храбр. Он не дрогнул до самого конца. Некоторые осужденные откладывают принятие яда до последнего и даже проводят ночь накануне казни в пирах и любовных утехах, но не таков был Сократ. Солнце еще не успело подняться над вершинами гор, когда он, не желая тянуть, выпил яд. Он разговаривал и ходил по камере, как ни в чем не бывало, а потом, почувствовав невыносимую тяжесть в ногах, лег. Когда яд проник в сердце, он забился в конвульсиях и умер, как и пророчил тюремщик.

Феофраст вздохнул. Аристотель смотрел вдаль, словно где-то там он мог видеть эту печальную сцену.

— Не терзайся, — мягко произнес я. — Это случилось задолго до твоего рождения.

— В моем возрасте начинаешь иначе воспринимать время, Стефан. И потом, я нахожу смерть Сократа очень обнадеживающей, ибо она утвердила меня в мысли, что человек способен достойно встретить свой конец.

Старая рана, которую Афины нанесли философии, казнив одного из своих умнейших и выдающихся граждан, угнетала Аристотеля. Вот почему я, пусть и не слишком удачно, попытался сменить тему.

— Не каждый осужденный может рассчитывать на такую казнь, — объяснил я брату. — Лишь высокопоставленные граждане. Закон запрещает подвергать афинян порке или пытке. Свободным гражданам возбраняется причинять друг другу физическую боль, ведь мы не рабы. Гораздо более мучительна смерть других преступников, которых прибивают гвоздями к деревянной перекладине.

— Я знаю, — заявил Феодор, засовывая в рот высохший грецкий орех — остаток «роскошной» трапезы. — Но я бы хотел увидеть яд. Его, должно быть, полно в Афинах, ну, в тюрьме. Кто-нибудь умеет готовить цикуту?

— О боги-охранители! Надеюсь, никто.

— В тюрьме должен быть сосуд с ядом, — настаивал Феодор. — Уже готовым к употреблению. Вряд ли тюремщик каждый разделает его сам. Если бы Ортобул все время нападал на людей, его бы, наверное, заставили выпить яд.

— Маленьких мальчиков должны занимать уроки, а не яды, — укорил я. — Иди и скажи рабу, чтобы он вовремя уложил тебя спать.

— Твой младший брат недалек от истины, — сказал Аристотель, когда Феодор соизволил, наконец, удалиться. — Хотя обвинение против Ортобула кажется нелепым, последствия могут быть самыми серьезными, учитывая обстоятельства вменяемого ему преступления. Не исключено, что его лишат гражданства и изгонят из Афин. Могут конфисковать всю его собственность, включая землю и личное имущество. Он, несомненно, встревожен, иначе не стал бы просить о помощи через Мариллу. Я сейчас не могу идти домой, Феофраст, я все объясню позже.

Мои собеседники встали, собираясь уходить.

— Да, — кивнул Аристотель. — Я навешу Ортобула нынче вечером, и, если он будет в состоянии, мы посмотрим его защитные речи. С обвинением в злоумышленном нанесении ран не стоит шутить. Как сказала эта женщина, он может потерять все, что имеет, включая ее саму. Если Эргокл добьется своего, прекрасная сикилийка совершенно законно перейдет в его владение.

Я намеренно пропустил мимо ушей вопрос Феодора о яде, понимая, что разговор на подобную тему едва ли приятен Аристотелю. Ведь для Основателя Ликея казнь Сократа была не просто полузабытым историческим фактом. Все же этот вопрос не выходил у меня из головы, ибо я, считавший своим долгом уверить Феодора в том, что знаю практически все, вдруг не смог ему ответить. И позже, в Ликее, я вернулся к мыслям о проклятой цикуте. «Ликеем» часто именуют всю территорию к западу от городских стен, но сейчас я говорю об основанной Аристотелем академии, расположенной в живописной, плодородной местности чуть южнее Ликабета. Здесь, среди деревьев, на покрытой изумрудной травой равнине мальчики занимаются гимнастикой, а молодые воины — строевой подготовкой. И здесь Аристотель решил основать свою школу, и повелел воздвигнуть здания, число которых постоянно росло, вместе со стопками книг на полках его личной библиотеки. Как любой чужеземец, метек, Аристотель не имел права владеть домом или землей в Афинах (вот почему он не мог унаследовать Академию Платона, даже если бы последний выразил такое желание). Постройки на территории Ликея формально принадлежали государству или частным лицам, которые «сдавали» их философу.