Марк Миллз - Дикий сад

Теша себя этой мыслью, Адам и отправился к ферме с твердым намерением повидаться с виновницей его злоключений.

Но Антонеллы дома не оказалось. Не было и ее машины. Может быть, оно и к лучшему, подумал Адам. Он бы только накричал на нее. Или сделал что-то похуже.

Все закончилось тем, что Адам подобрал на дороге камень и запустил в окно кухни.

Прощание превратилось в фарс, и синьора Доччи была единственным актером, не отрепетировавшим свою роль заранее. Зная, что ставки высоки, Адам старательно разыгрывал простака. Мария дула в ту же дудку и даже выжала слезинку, расцеловав его на прощание в обе щеки. Маурицио любезно предложил отвезти гостя на станцию.

В машине сидели рядом. Большую часть пути молчали. Время не поджимало, и он попросил заехать в фотомастерскую на площади Республики — за снимками мемориального сада. Маурицио зашел вместе с Адамом, а потом отвез на станцию и оставался с ним до отправления поезда.

— Мозги у тебя хорошие, — сказал он на прощание. — Пользуйся ими. Где-нибудь в другом месте. Не здесь. И не приезжай сюда больше.

Поезд тронулся, и Адам достал из конверта фотографии. Те, что с Флорой, он пропустил. Не потому, что они получились хуже других — фотограф из него всегда был неважный, — а потому, что чувствовал свою вину перед Флорой, как будто подвел ее чем-то.

Тому, кто спал рядом с ней, лежащей под каменным полом в семейной часовне Доччи, прощения быть не могло.

Англию накрыла жара, которой предшествовали целых четыре солнечных дня. В первое после возвращения утро Адам проснулся от стука дождя в оконное стекло.

Когда он спустился вниз, мать встретила его такими словами:

— Я говорила ему, чтобы взял зонтик на работу.

Знакомая фраза. Он слышал ее сотни раз, повторяемую с неизменной мягкой укоризной. Но теперь привычные слова резанули слух и прочно засели в голове, где и оставались все то время, пока мать готовила кофе, вовсю расхваливая купленный за время его отсутствия новейший тостер. Второй по значимости новостью стало известие о кастрации кота.

Адам не винил мать. Такого рода мелкие события и составляли, по сути, их домашнюю жизнь, частью которой был и он сам. Накануне, за обедом с родителями, он поделился с ними лишь общими впечатлениями об Италии и своей работе на вилле Доччи. На сообщение о том, что ему удалось раскрыть давнюю тайну сада, отец отреагировал, мягко говоря, без особого восторга. Что касается матери, то она, как и следовало ожидать, подождала с искренними, хотя и немногословными поздравлениями до того момента, когда они остались вдвоем. Публично она во всем следовала за мужем, не позволяя себе выражать отличное от его мнение. Такое положение дел всегда раздражало Адама, теперь же оно представлялось ему совершенно неприемлемым.

— Мам, сядь.

— Дорогой?

Он взял чашку с приготовленным матерью для себя чаем и перенес на кухонный стол, не оставив ей иного варианта, как присоединиться к нему.

— Так мило, что ты вернулся.

— Мам, я знаю про папу.

— Про папу? — Проскользнувшая в вопросе нотка беспокойства плохо вязалась с застывшим на ее лице выражением радостного простодушия.

— Мне Гарри рассказал.

Взгляд ушел в сторону.

— Не следовало ему это делать. Я же просила…

— Мам…

— Он обещал ничего не говорить.

— Мам…

— Я очень им недовольна.

— Мам. — Он подался вперед и взял ее за руку.

Она опустила голову, уставившись в чашку. Лицо ее скрылось за ширмой упавших со лба волос, но Адам увидел, что плечи ее дрожат. За первым, едва слышным всхлипом последовали рыдания.

Он поднялся, обошел стол, обнял ее сзади и стоял так, пока она плакала.

Потом они долго разговаривали, и мать предложила отметить его возвращение ланчем в «Грей фрайр», заведении, расположенном в здании бывшего постоялого двора. Место это славилось как отменным качеством блюд, так и непомерно высокими ценами, и они ходили туда только по особым случаям. Этот, похоже, был именно из такой категории. По крайней мере, мать определенно так считала. Начала она с того, что выпила два шерри, а закончила тем, что попросила у Адама сигарету.

Он рассказал обо всем, что приключилось с ним в Италии, удержав при себе лишь наиболее интимные подробности. Она слушала, почти не прерывая и давая возможность выговориться.

Когда он закончил, она сказала:

— Что ж, вы, молодые, определенно не скучаете.

Нечто в этом роде она и должна была сказать, хотя Адам до последнего надеялся, что в этот раз у нее найдутся другие слова.