Энн Перри - Скелет в шкафу

— Вы многого не знаете из того, что происходит в этом доме, — хриплым дрожащим голосом начал он. — Спросите мистера Келларда о его отношениях с миссис Хэслетт.

— И что же это за отношения, Персиваль? — тихо спросил Монк. — Насколько я слыхал, они весьма холодно относились друг к другу.

— На людях. — Уголки рта Персиваля насмешливо скривились. — Она-то, допустим, его недолюбливала, а вот он всегда смотрел на нее с вожделением…

— В самом деле? — сказал Монк, приподнимая брови. — Стало быть, они оба хорошо скрывали свои чувства. Вы думаете, что мистер Келлард пытался силой заставить миссис Хэслетт вступить с ним в связь, а получив отпор, пришел в бешенство и убил ее? Но следов борьбы не обнаружено.

Персиваль мрачно поглядел на него.

— Нет, я так не думаю. Просто знаю, что он хотел этого. Пусть даже ничего и не было, но миссис Келлард все прекрасно видела, и она могла вскипеть ревностью, как это бывает с отвергнутыми женщинами. Она возненавидела сестру настолько, что вполне могла убить ее.

Персиваль видел, как глаза Монка широко раскрылись, а руки сжались в кулаки. Он знал, что наконец-то сумел удивить и хотя бы на время озадачить этого полицейского.

Еле заметная улыбка тронула изящный рот Персиваля.

— У вас ко мне все, сэр?

— Да… У меня все, — помешкав, сказал Монк. — Во всяком случае, пока все.

— Благодарю вас, сэр. — Персиваль повернулся и, расправив плечи, вышел куда более уверенной походкой, чем прежде.

Безропотно, день за днем подчиняться заведенным в лечебнице порядкам Эстер больше не могла. Исход судебного разбирательства наполнил ее новыми силами, она вошла во вкус, ей хотелось добиться своего во что бы то ни стало. Жизнь вновь столкнула ее лицом к лицу с отчаянным драматическим единоборством двух враждующих сторон. Прекрасно понимая всю серьезность и сложность этого противостояния, Эстер все же сделала выбор — и победила. Ужасное лицо леди Фабии Грей, когда та покидала зал суда, теперь преследовало Эстер; она знала, что ненависть быстро иссушит эту женщину. Но она помнила также просветленное лицо Лоуэла Грея и обретенную им уверенность в своих силах. Казалось, призраки, всю жизнь пугавшие Лоуэла, исчезли для него навсегда. Кроме того, Эстер надеялась, что Менарду удастся начать новую жизнь в Австралии — далеком краю, о котором она знала только то, что он совсем не похож на Англию. Собственно, ради этой надежды все они и боролись.

Эстер до сих пор не могла сказать, нравится ли ей Оливер Рэтбоун, но он, бесспорно, вызывал в ней приятное чувство уверенности. Она вновь ощутила вкус борьбы, и теперь ее аппетит лишь обострился. Доктор Померой казался ей еще более невыносимым. Эстер не раз пыталась убедить его, что, прояви он больше решительности и внимания, потребуй он от персонала грамотных и самостоятельных действий, многие жизни были бы спасены. Однако хирург вел себя с оскорбительным самодовольством, а высокую смертность среди больных рассматривал как нечто само собой разумеющееся. В любом случае следовало продолжать борьбу. Проиграть бой — не страшно, но сдаться… Теперь об этом не могло быть и речи.

По крайней мере Джона Эйрдри прооперировали вовремя, и сейчас, проходя темным, сырым ноябрьским утром вдоль ряда больничных коек, Эстер еще издали увидела, что мальчик спит, но дышит прерывисто. Она направилась к нему — проверить, нет ли у него жара. Поправив одеяло, Эстер поднесла лампу к лицу мальчика. Лицо его пылало, лоб оказался горячим. Такое часто случалось после операции, но эти симптомы всегда пугали ее. Жар мог быть нормальной реакцией на хирургическое вмешательство, а мог оказаться и первым признаком инфекции, от которой спасения не было. Оставалось лишь надеяться, что организм достаточно крепок и сам преодолеет недуг.

В Крыму Эстер встречалась с французскими хирургами и знала способы лечения, применявшиеся ими в ходе наполеоновских войн. Еще в 1640 году супруга губернатора Перу излечилась от лихорадки с помощью лекарства из древесной коры, известного вначале как «порошок графини», затем — как «порошок иезуитов». Теперь его именовали хинином. Померой мог бы прописать лекарство мальчику, но не сделал этого; он не любил новшеств. А на дежурство доктор Померой должен заступить лишь пятью часами позже.

Ребенок заворочался. Эстер наклонилась над ним и погладила, пытаясь успокоить. Это ей, однако, не удалось; казалось, что мальчик вот-вот начнет метаться в горячке.