Наталья Александрова - Тайна тринадцати апостолов

В подземелье не было сквозняков, значит, решетку открыл человек. Человек, который только что прошел по этому коридору. Скорее всего, это была Анджела Контарини.

Эта мысль придала ему сил. Все же он не один в этом мрачном подземелье, а уж графиня-то знает, что делает.

Старыгин пошире открыл решетку и осторожно прошел в отгороженную часть коридора. Слева от него на стене был закреплен железный подсвечник вроде того, который он держал в руке. Старыгин поднес к нему свой огарок. Свеча загорелась, и в подземелье стало немного светлее. В этом свете Старыгин различил впереди какую-то двигающуюся тень.

— Анджела! — окликнул он, не сомневаясь, что впереди идет его итальянская коллега. — Анджела, постойте! Подождите минутку! Нам нужно поговорить!

Он решил, что не может больше скрываться и подсматривать, это противно его натуре. Он должен откровенно рассказать ей все — про подмененную картину, про неизвестного покойника в Эрмитаже, а за это он потребует ответной откровенности.

Здесь, в подземелье, ей некуда будет деваться, здесь их никто не услышит, здесь некуда торопиться.

— Анджела! — крикнул Старыгин еще раз.

И тут боковым зрением он заметил какое-то неуловимое движение справа от себя… в его голове словно взорвалась граната, и Дмитрий потерял сознание.

Прошло три или четыре дня после первого визита мастера Якопо во дворец графа Фоскари, когда его снова туда пригласили.

На этот раз за ним прислали графскую гондолу с лодочником и слугой. Слуга, парень лет двадцати в камзоле графских цветов, был не столь высокомерен, как тот, что встречал живописца во дворце. Он весьма почтительно передал мастеру приглашение и всю дорогу развлекал его разговорами. Впрочем, разговоры были пустые — молодчик похвалялся богатством и влиятельностью своего господина.

Мастер Якопо подумал, что некоторые холопы так гордятся положением своих господ, как будто имеют к нему какое-то отношение, и похваляются господским богатством как своим собственным.

Хвастун же не унимался, теперь он уверял мастера, что в ближайшем будущем его хозяин станет еще важнее.

Дабы осадить хвастуна, мастер Якопо спросил, с чего тот это взял.

Графский слуга придал своему лицу вид важный и таинственный, оглянулся на лодочника и проговорил вполголоса:

— Еще бы мне не знать! К моему господину что ни день приходят самые наиважнейшие господа в городе, все как есть первые партиции…

— Ты небось хотел сказать — патриции?

— То и сказал, что хотел! — отмахнулся болтун. — А то и сам господин дож, его светлейшая светлость, захаживает…

Мастер Якопо вспомнил сцену, которую видел прошлый раз во дворце Фоскари, сцену, которая напомнила ему Тайную вечерю, и подумал, что в словах разговорчивого слуги, пожалуй, есть доля правды.

Тем временем гондола подплыла к дворцу графа.

На сей раз они пристали возле заднего входа. Болтливый слуга проводил мастера Якопо в знакомую уже библиотеку и сказал, что граф вскоре придет туда для важного разговора.

Слуга удалился с самым важным видом. Живописец остался один, и какая-то сила повлекла его в дальний угол библиотеки — к тому самому месту, где, как он знал, находился глазок, через который можно было видеть личный кабинет графа.

Впрочем, он понимал, что это за сила: самое что ни на есть обычное любопытство, прискорбная слабость, присущая большинству людей.

Сняв с полки толстый том «Античных редкостей», мастер Якопо заглянул в соседнюю комнату.

В этой уже знакомой ему комнате находились два человека: сам господин граф Фоскари и мужчина лет сорока с красивым властным лицом, которое немного портил шрам на левой щеке.

Мастер Якопо вспомнил, что уже видел этого господина во время своего первого визита в Ка Фоскари. Тогда он сидел во главе стола — там, где находился Иисус на Тайной вечере.

Двое о чем-то говорили, но слов их живописец, как и прежде, не слышал.

Любопытство его разыгралось пуще прежнего.

Мастер Якопо вспомнил одну хитрость, о которой слышал от учеников. Он взял со стола пустой бокал, приставил его ножкой к стене, открытую же часть приложил к уху.

И правда, теперь он слышал каждое слово в соседней комнате, как будто каким-то волшебством перенесся туда.

— Если все готово, ваше высочество, — говорил Фоскари своему собеседнику, — нам осталось только назначить день своего выступления…