Наталья Александрова - Тайна тринадцати апостолов

— Синьора! — обратился к ней Старыгин по-итальянски. — Вы не подскажете мне, в какую сторону нужно идти, чтобы попасть на площадь Сан-Марко?

Старуха ничего не ответила, мрачно взглянула на Старыгина, достала из сумки большой кованый ключ, отперла дверь и удалилась, заперев дверь перед самым носом Дмитрия Алексеевича.

— А еще говорят, что итальянцы на редкость приветливы! — проворчал он.

Снова оставшись в одиночестве, Старыгин задумался.

Мрачная старуха появилась справа. Следовательно, там есть какие-то обитаемые места…

Он повернул направо и снова пошел вперед.

Улица, по которой он шел, была такой же мрачной, безлюдной и неприветливой, как прежняя. Вскоре она кончилась, уткнувшись в берег канала.

Да что же это такое! Откуда пришла та старуха, если здесь очередной тупик?

Старыгин начал беспокоиться. Он и так потерял уже много времени на бесплодные блуждания в каком-то унылом углу Венеции, а конца этим блужданиям не было видно.

Взяв себя в руки, он снова развернулся и пошел назад.

Скоро он снова пришел на перекресток, но он готов был поклясться, что перекресток этот был совсем не тот, от которого он ушел несколько минут назад. Другие стены, другие двери по сторонам — хотя так же наглухо запертые…

Вдруг над головой Дмитрия Алексеевича хлопнуло окно.

Он поднял голову и увидел в этом окне женское лицо.

Лицо это было, пожалуй, некрасиво, но необычно и выразительно, оно чем-то напоминало лики святых на старых византийских иконах. Это сходство усиливалось окружавшим лицо нимбом светло-бронзовых волос, а также прямоугольником окна, которое служило как бы рамой для женского лица.

Женщина в окне посмотрела на Старыгина и, ни слова не говоря, показала ему рукой налево. Дмитрий Алексеевич хотел что-то спросить у незнакомки, но не успел: окно захлопнулось с таким же звуком, с каким только что распахнулось.

Старыгин пожал плечами.

Странные люди живут в этом квартале…

Впрочем, налево так налево, тем более что направо от этого перекрестка он только что прошел и уткнулся в тупик. Правда, перекресток, кажется, был вовсе не тот… но, в конце концов, он всегда может вернуться на исходную точку…

Впрочем, в последнем Дмитрий Алексеевич вовсе не был уверен: в последние полчаса ему никак не удавалось вернуться туда, откуда он вышел. Видимо, Венеция хотела доказать ему утверждение древнегреческого философа, что в одну реку нельзя войти дважды.

Ну, или в один канал, пользуясь местными терминами.

Старыгин пошел налево.

Эта улица ничем не отличалась от всех предыдущих: такая же узкая, такая же мрачная, такая же безлюдная, окруженная такими же сырыми, заплесневелыми стенами.

Улица сделала небольшой поворот, и впереди показался портал церкви.

Это было что-то новое, и это новое сулило надежду. Венецианские церкви облюбованы туристами, они нанесены на карту города, и возле церкви всегда можно сориентироваться. Ну, или спросить у кого-нибудь дорогу до нужных мест.

Старыгин приободрился и прибавил шагу.

Церковь приближалась и становилась все лучше видна.

Дмитрий Алексеевич невольно залюбовался ее строгим и в то же время удивительно гармоничным фасадом. В нем чувствовалось влияние готического стиля — но не было присущей готике сухости и математически выверенной симметрии. Церковь была слегка асимметрична, и это придавало ей какую-то теплую, живую красоту. Так иногда какая-то врожденная неправильность придает необычную привлекательность человеческому лицу.

Старыгин вспомнил основные принципы японской эстетики: саби-ваби, то есть практичность, и простоту, югэн и сибуй .

Многие в последнее время знают и ценят принципы простоты и практичности, часто вспоминают сибуй — присущую красивой вещи первозданность, некоторую грубость, проявление природных свойств материала. Гораздо реже говорят о принципе югэн — свойственной красоте легкой неправильности, асимметрии. Так, исходя из этого принципа, ваза на каминной полке никогда не должна стоять точно в центре, она непременно должна быть немного смещена в сторону…

Поймав себя на этих мыслях, Старыгин огорчился: он до того проникся своими профессиональными познаниями, что не может просто наслаждаться красотой картины, пейзажа или, в данном случае, церкви — он непременно должен анализировать эту красоту, подводить под нее какую-то теоретическую базу…

За этими мыслями Дмитрий Алексеевич подошел к церкви.