Мария Фагиаш - Лейтенант и его судья

— Так точно, господин капитан, вопреки разочарованию, что меня не перевели в Генеральный штаб.

Голос Хедри стал тише, но был полон язвительного презрения. Князь, который ставит своего шута на место. В тот же момент Кунце стало ясно, почему Чарльз Френсис поместил фамилию обер-лейтенанта в список своих жертв. Если он хотя бы один раз с Чарльзом Френсисом говорил таким тоном…

— Вы помните обер-лейтенанта Дорфрихтера? Он был вашим сокурсником в военном училище.

Обер-лейтенант потряс головой, как если бы ему попала вода в уши. Смена темы была слишком резкой.

— Я не успеваю за вашей мыслью, господин капитан, — сказал он с оттенком вызова.

— Обер-лейтенант Петер Дорфрихтер. — Кунце произнес фамилию подчеркнуто медленно и отчетливо. — Вы его помните?

— Так точно, господин капитан.

— Как вы относились друг к другу?

Хедри пожал плечами.

— Он был товарищем по учебе. Просто один из однокашников.

— Вы дружили с ним?

Ответ последовал мгновенно.

— Нет, господин капитан. — И потом, с несколько извиняющейся улыбкой: — Дорфрихтер был не из тех, с кем можно легко подружиться. Да и я не из таких.

— Вы с ним когда-нибудь ссорились? Вы были номером 19, а он номером 18. Это означает, что вы были конкурентами.

— Мы все там были конкурентами. Весь класс. Так обстоит дело в военном училище. Никакой дружбы. Путь к успеху мог пролегать только через трупы тех, кто перед тобой. Вам же это известно, господин капитан. Так это было, по крайней мере, когда я там учился. Может быть, сейчас все по-другому и отношения носят благородный характер, но я сильно в этом сомневаюсь.

«Он абсолютно прав», — подумал Кунце.

— Но какое-то мнение о Дорфрихтере тем не менее у вас сложилось, — настаивал Кунце.

— Ну конечно. — Хедри пытался быстро собраться с мыслями. — Он был довольно умен и очень способен. По правде сказать, он был способнее многих тех, кто обошел его по списку. Вся проблема была в его нервах: в сложной обстановке, в стрессе он терял голову. Во время экзаменов он получал гораздо более низкие оценки, чем он заслуживал. К тому же его страх перед лошадьми! — Хедри быстро поправился: — Не страх, я имел в виду антипатию к лошадям. И со спортом у него не ладилось. К несчастью, майор фон Кампанини задался целью сделать из него именно спортсмена. Он давал ему только самых упрямых жеребцов. Много раз они сбрасывали Дорфрихтера на землю. Его иной раз можно было пожалеть, бедного парня. — Он улыбнулся: — Да и лошадь тоже.

— У вас репутация одного из лучших наездников монархии, господин обер-лейтенант, — заметил Кунце.

Хедри пожал плечами.

— Об этом мне ничего не известно, господин капитан. По мне было бы лучше сказать — я умею ездить на лошадях. Это нельзя считать каким-то особым достижением, если учесть, что я практически вырос в седле. Конечно, это было преимуществом перед Дорфрихтером, которое у меня было изначально.

Кунце встал.

— Благодарю вас, господин обер-лейтенант. На данный момент это все. Хотел бы только попросить вас дать мне полное имя и адрес этого Лебовица. И название группы, с которой он отправился в поездку.

— Когда они вам нужны?

— Как можно быстрее, — тихим голосом, но все же категорическим тоном сказал Кунце.

Обер-лейтенант поклонился своему командиру, щелкнул каблуками и вышел из кабинета. Снаружи, на плацу, он приказал первому из галопирующих там гусар подвести его коня. Одним ловким движением он впрыгнул в седло и поскакал в направлении местного гетто.

Несколькими часами позже Моисей Лебовиц, проживающий со своей группой в одном из пансионов Вены, получил повестку, в которой значилось, что он должен незамедлительно явиться в бюро полицай-президента Бржезовски. Момент был на редкость неподходящий, так как все препятствия были преодолены, все необходимые документы получены и на вечер был назначен отъезд.

Хотя Лебовиц за две недели пребывания в Вене никаких следов недружественного к себе отношения не почувствовал, он счел за благо взять с собой адвоката. Этот адвокат был товарищ по школе молодого раввина, который организовал их отъезд. Он уже давно жил в Вене, и большой город сделал из него общительного, находчивого человека и, по мнению Лебовица, уже не совсем еврея.

Полицай-президент принял их немедленно. После нескольких дружелюбных слов, которые должны были успокоить заметно нервничавшего Лебовица, Бржезовски перешел к разговору об обер-лейтенанте Хедри. Это произошло так неожиданно, что Лебовиц был сильно испуган. Тело его под тяжелым кафтаном покрылось холодным потом, он судорожно вцепился своими скрюченными пальцами в обивку стула.