Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители

Итак, в двоих, этом канонике и архидиаконе, сомневаться больше не приходилось — католики. Практически не оставалось сомнений и относительно еще двоих. Поднявшись с садового кресла, Пауэрскорт трижды обошел сад, прежде чем снова, держа за руки детей, предстать перед леди Люси.

— Мне пора, боюсь опоздать, — сказал он, целуя на прощание жену и детей.

— Куда ты, папочка? — хором вскричали Оливия и Томас, в страхе, что отец опять далеко и надолго уезжает.

— Схожу к доктору Блэкстафу, — успокоил Пауэрскорт. — Что-то неважно себя чувствую.

Глядевшая вслед мужу леди Люси не знала, что Пауэрскорт идет обсуждать с доктором не собственное самочувствие, а ту загадочную смерть, с которой началось все это комптонское дело.

Дорогой к доктору Пауэрскорту было о чем поразмыслить. Два мертвеца: сожженный на вертеле в очаге и разрубленный на части, подкинутые там и сям. Новые песнопения, которые необходимо разучить к юбилею древнего собора. Архидиакон, с его четверговыми поездками на мессы в домашней часовне Мэлбери-Клинтон, со спрятанным в саквояже католическим облачением. Давний торжественный обед в оксфордском Тринити-колледже, где на столе ярко горели свечи, освещая черно-алые мантии ученых мужей, бросая по стенам тени услужливо снующих слуг, огнем играя в бокале вина перед почетным гостем и, как сияющий маяк, высвечивая белоснежные седины Ньюмена.

Повеяло ароматом нарциссов, распустившихся в саду Блэкстафа. Еще из Лондона известивший доктора о дате и часе своего визита, Пауэрскорт ровно в шесть позвонил у дверей. Его провели в знакомую гостиную, где в январе он разговаривал с доктором о скоропостижной кончине Джона Юстаса. Увидев вновь картины на стенах и приветствуя персонажей этих сценок жутковатой старинной врачебной практики как старых приятелей, Пауэрскорт подумал о хирургах и хирургии. О том, как больно вытаскивать зуб. О том, что извлечение правды подчас происходит еще болезненнее.

— Доктор Блэкстаф, — начал он, сев возле камина в уютное кресло с высокой спинкой, — простите мою назойливость и, пожалуйста, расскажите еще раз о смерти Джона Юстаса.

Доктор нервно дернул подбородком.

— Я уже все вам рассказал, лорд Пауэрскорт; все, что я знаю о кончине моего лучшего друга.

— Все ли? — проговорил детектив. — Вы уверены, доктор Блэкстаф? Признаюсь вам, история кончины, которую я несколько недель назад услышал от вас здесь, вот в этой комнате, не показалась мне очень убедительной. Не кажется таковой и сейчас. Слишком заметны расхождения вашей истории с описаниями дворецкого. Вы говорили, помнится, что на покойном была голубая рубашка. Маккена утверждал — серая. Кто-то из вас мог забыть некую подробность. Возможно. Но вы говорили — черные ботинки. Эндрю Маккена утверждал — коричневые. И не только конкретные детали вызвали у меня сомнения. Усомниться заставило само поведение вас обоих. Ваши слова, слова отнюдь не первого в мире хитреца, время от времени отдавали явной фальшью. Речи несчастного Маккены, худшего лгуна на свете, звучали ложью от начала до конца.

Пауэрскорт сделал паузу. Доктор молчал, глядя в огонь. Парочка черных дроздов страстно заливалась на яблонях в саду. Детективу подумалось, что птички, может, тоже разучивают новые хоралы к юбилею Комптонского собора.

— Трудно было установить истину, не осмотрев захороненное тело. К тому же меня отвлекли случаи новых здешних смертей. Но ныне ситуация изменилась.

Пауэрскорт вытащил и положил перед доктором ордер на эксгумацию.

— Как видите, доктор, подпись министра внутренних дел получена, и коронеру, вашему родному брату, уже не удастся противодействовать вскрытию гроба Джона Юстаса.

Доктор надел очки, дважды внимательно прочел бумагу и, не сказав ни слова, положил обратно на стол.

— В связи с этим, — продолжал детектив, — я настоятельно прошу вас, доктор Блэкстаф, изменить линию поведения. Я полагаю, эксгумация откроет, какая правда скрывалась и почему. Полиция выдвинет вам обвинение в умышленном введении в заблуждение. Личной и профессиональной репутации лжесвидетеля будет нанесен большой ущерб. Однако еще сохраняется возможность избежать этого.

Пауэрскорт снова примолк. Наконец доктор обронил:

— Каким же образом?

Несколько секунд слышалась лишь бранчливая трескотня слетевшихся на верхушку яблони сорок.

С необычайной мягкостью Пауэрскорт заговорил:

— Одним из ключевых факторов в этом скорбном деле, как мне видится, стали ваша глубочайшая преданность другу и стойкая верность Маккены хозяину. Чувства, которые вызывают самое искреннее мое уважение. Я полагаю, Джон Юстас действительно был благородным человеком. Его любили. Полагаю, последние недели, месяцы его жизни были омрачены множеством бед и тревог. В определенном смысле они и привели к его гибели. Но об этом чуть позже. Я полагаю, мистер Юстас взял с вас слово, или вы сами сочли долгом настоящей дружбы, никогда ни единой душе не говорить о том, что же его терзало. Именно поэтому вы так упорно скрывали правду.