Дэвид Дикинсон - Ад в тихой обители

— Фрэнсис, — легонько толкнул в бок друга Джонни Фицджеральд, — как думаешь, это и впрямь акты парламента? Или же ловкачи просто-напросто навертели рулончики из всяких старых архивных бумаженций?

— Думаю, старинные свитки работы современных римских мастеров. Если попросишь хорошенько, Джонни, в Коллегии пропаганды и тебе изготовят что угодно.

Толпа продолжала неистово ликовать. Интересно, как архидиакон усмирит это полуночное буйство? Пауэрскорт заметил некое организованное движение: формировалась новая общая процессия под стягами «Христовых ран». Группы певчих из прежних четырех колонн выстроились позади одним объединенным хором.

Веселье, однако, не стихало. Мелькали огоньки, не умолкали крики «Ересь! Ересь!». Тогда архидиакон выпрямился и, являя собой призыв к тишине, картинно воздел руки. Пауэрскорту увиделся ветхозаветный пророк, взывающий к сынам Израиля, которые, забыв Бога отцов своих, пустились в необузданные пляски вокруг золотого тельца. Постепенно народ успокоился, все взгляды устремились к возвышавшейся на помосте фигуре. Лишь когда воцарилось полное, покорное молчание, архидиакон проговорил:

— Прошу вас теперь потушить все свечи.

Всеобщий грустно-удивленный вздох (людей в эту странную ночь так радовали, воодушевляли огоньки в руках), однако свечи тут же начали гаснуть. Пауэрскорта опять поразило, как слаженно, послушно действовала эта поющая и марширующая масса статистов. Что ж, весьма наглядная демонстрация пресловутой дисциплины католиков; точнее сказать — иезуитов. Волной пронесся шепот сожаления и шорох задуваемых свечей. Огромный церковный двор погрузился во мрак. До полуночи оставалось пять минут.

Архидиакон вновь обратился к толпе:

— В этот священный час, в этот миг великого трепета на пороге пасхального воскресенья нам должно всей душой ощутить тьму. Тьму в храме. Могильную тьму в гробнице Иисуса. Тьму заблуждения и греха, томление тьмы в преддверии искупительного света Воскресения. Послушаем святого евангелиста Марка: «И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца. И говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба?» — Головы верующих поникли. Архидиакон продолжал: — «И взглянувши видят, что камень отвален; а он был весьма велик. И вошедши во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись. Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого. Его нет здесь; Он воскрес, Его нет здесь» [62] Евангелие от Марка, 16, 2–6. .

Архидиакон осенил себя крестом. Почти все в толпе тоже перекрестились.

— Сейчас пробьет полночь, — голос оратора начал обнаруживать усталость, появилась легкая хрипотца, — с последним ударом часов наступит Пасха. Идите в собор, служители проведут вас. При входе вы снова зажжете свои свечи, которые станут пасхальными огнями. И свет в храме явится светом вечной Христовой славы, символом торжества истинной Церкви над врагами!

Пауэрскорту стало любопытно, кто из «врагов» считается тут главным. Лютер? Кальвин? Подавший идею «упразднения монастырей» Томас Кромвель? Генрих VIII?

— Люди Комптона! — воззвал напоследок архидиакон. — Для вас слова пророка Исаии: «Народ. ходящий во тьме, увидит свет великий: на живущих в стране тени смертной свет воссияет».

Помолчав, архидиакон молвил:

— Dominus vobis сит [63] «Господь с вами!», формула прощального католического благословения ( лат .). .

Минуту стояла почти полная тишина. Кто-то из хористов слегка покашливал, стараясь прочистить горло; кто-то в толпе возился, отыскивая оброненную свечку. Затем вновь грянула фанфара, и юному трубачу над порталом довелось вторично познать миг публичной славы. С последним, тающим фанфарным звуком загудели, отбивая полночь, соборные колокола. Солировал отлитый в Бристоле в 1258 году «Большой Том», басивший ежедневно и возвещавший наступление пасхального воскресенья уже в шестьсот сорок третий раз. Торжественно разносились медленные колокольные удары: один, два, три… Толпа пришла в движение. С вершины помоста архидиакон милостиво приветствовал проходящих. Четыре, пять, шесть… Патрик Батлер исчез, отправившись на очередную вылазку. Пауэрскот плотнее прижал к себе жену, опасаясь, как бы она опять не простудилась здесь на ветру. Семь, восемь, девять… Может быть, и лорд главный судья графства нынче предпочел своему вечернему стакану портвейна у камина поездку в Комптон, на праздничный костер? Интересно, кстати, за кого — за убийц? еретиков? — молится по субботам англиканский архиепископ? Десять, одиннадцать, двенадцать…