Эдвард Марстон - Ученик дьявола

— Неужели они не станут говорить то, что мы написали? — Пай пришел в ужас.

— В известной степени — нет, не станут.

— Но ведь я вложил в пьесу столько труда!

— Но это же всего-навсего пьеса, — напомнил Худ, — а не Священное Писание. Мы и так уже приложили немало сил, чтобы сделать ее лучше…

— Ну так как? Приступим к следующей сцене? — с готовностью предложил адвокат.

— Нет, мистер Пай, сегодня мы и так уже сделали все, что можно. Давайте вернемся к работе утром и посмотрим, получится ли у нас набрать темп. — Он поднялся из-за стола. — Позвольте вас проводить.

Рассыпаясь в извинениях и благодарностях. Пай нацепил свой траченный молью плащ и мятую шляпу и проследовал за Эдмундом вниз по лестнице. Когда они вышли на улицу, только начинало смеркаться. Худ сгорал от нетерпения поскорее избавиться от гостя. Однако прежде, чем они успели попрощаться, перед ними возникла знакомая фигура.

— Ужель я вижу наших гениальных поэтов? — прогудел Лоуренс на всю улицу. Сделав шаг назад, он пристально посмотрел на Эгидиуса Пая. — Гениальная пьеса. Добро пожаловать в труппу! Мы вам крайне признательны.

— Ну что вы, это я вас должен благодарить, — отозвался адвокат, благоговейно дрожа, словно перед ним была коронованная особа. — Мистер Фаэторн, среди актеров вам нет равных.

— Не стану с этим спорить. — Фаэторн расплылся в улыбке.

— Когда вы выходите на сцену, вы словно Зевс, спустившийся с Олимпа. Сэр, — подобострастно произнес Пай, — все это для меня такая честь… я слов не нахожу…

Приняв дифирамбы как должное. Фаэторн довольно скоро распрощался с Паем, обменявшись с ним любезностями. Он давно уже взял за правило не брататься с авторами, пока не выяснится, что их пьесы действительно чего-нибудь стоят. Кроме того, он был убежден, что такие актеры, как он, выше этих умников-писак, создававших персонажи, которых ему приходилось играть. Эдмунд Худ, являвшийся не только талантливым сочинителем, но и одаренным актером, был своего рода исключением — его одного из всей писательской братии Фаэторн подпускал к себе близко. Он напросился в гости к другу, и вскоре уже оба попивали вино, уютно устроившись в креслах. На лице Худа застыла маска отчаяния.

— Дружище, что тебя гнетет? — спросил Фаэторн. — Очередная красотка разбила твое сердце?

— Не угадал, Лоуренс.

— Тогда в чем дело? Неужели кого-то обрюхатил и теперь печалишься, что предстоит стать отцом?

— И даже не это, — скорбно произнес Худ. — Тут я утешился бы тем, что хотя бы сперва получил удовольствие… Впрочем, отчасти ты и прав, говоря о беременности. Эгидиус Пай в мучениях рожает новую пьесу, а я ему вместо повивальной бабки. И зачем я только согласился?!

— Мне показалось, пьеса привела тебя в восторг.

— Это правда, я по-прежнему ею восхищаюсь…

— Так в чем же причина твоей печали?

— Причина моей печали, нацепив на голову дурацкую шляпу, только что отправилась домой в Средний Темпл. Пай невыносим! — взвыл Худ. — Он спорит о каждой гласной и яростно защищает каждую согласную, словно его пьеса — скрижали Завета, которые Господь вручил ему на Синайской горе. Знаешь, что хуже всего? Он не злится и не ругается! Он не дал ни малейшего повода сорваться и накричать на него!

— Но с пьесой-то у вас получается?

— Получается, но так медленно…

— Так дело не пойдет, — посуровел Фаэторн. — Я сам поговорю с этим Паем. Я уж разведу костер под его задницей. «Ведьму из Колчестера» надо закончить как можно скорее, чтобы мы наконец могли начать репетиции. Все остальные пьесы труппе известны, мы можем отыграть их с закрытыми глазами. С этой же — все иначе.

— Да уж, если бы у нас была пьеса без автора, и хлопот бы не было. Однако в нагрузку к ведьме мы получили Эгидиуса Пая.

— Будет тебе, Эдмунд. Все мы когда-то были новичками. Будь к нему чуточку снисходительнее. Пай все равно что хлеб. Если его правильно испечь — будешь есть и пальчики облизывать. — Взгляд Фаэторна упал на заваленный бумагами стол. — Что вы успели сделать? Что поменяли?

— Только самое очевидное.

— Главное — не трогайте самую суть. Пьеса и вправду хороша. Да, она несколько вульгарна, но это как раз убирать не нужно. Пай чудесным образом сочетает скабрезности с комичностью.

— Вот, кстати, о вульгарности, — встрепенулся Худ. — Мы должны помнить о зрителях. Непристойности, которые ждет самый теплый прием среди пьяниц «Головы королевы», могут оскорбить утонченный вкус гостей Сильвемера.