Эдвард Марстон - Ученик дьявола

— Оуэн Илайес! — пропела леди Элеонора. — Ну конечно же, теперь-то я вас узнала. Я не раз видела вас в «Голове королевы», а однажды мне довелось насладиться вашим выступлением, когда я была в гостях у лорда Уэстфилда. Вы ведь играли в «Бесчестном торге»?

— Да, леди Элеонора, — ответил сияющий от удовольствия Илайес.

— И, если мне не изменяет память, играли великолепно.

— Благодарю вас, вы очень добры.

— Но больше всего вы мне понравились в «Жертве любви». Я была растрогана до слез. Вы будете давать эту пьесу, когда приедете к нам?

— Вот об этом нам нужно поговорить с сэром Майклом, — подхватил Николас. — Прежде чем мы окончательно утвердим программу, нам требуется одобрение вашего супруга.

— Ох, в этом он вам не помощник, — нежно улыбнулась леди Элеонора. — В нашей семье главная почитательница театра — я. Мой супруг всего-навсего любит его, я же от него без ума! Он настаивает лишь на том, чтобы в стенах его дома была впервые поставлена новая пьеса. — Женщина повернулась к Тейларду: — Ромболл, к чему заставлять гостей ждать? Приведи, пожалуйста, сэра Майкла.

— Но он занят, леди Элеонора. Проводит эксперимент.

— Ну так пусть прервется. Скажи ему — пусть немедленно идет сюда.

— Да, леди Элеонора.

Коротко поклонившись, управляющий с достоинством удалился, чудесным образом выражая походкой покорность и неодобрение одновременно.

Леди Элеонора сделала несколько шагов и остановилась у двухстворчатых дверей, которые вели в южное крыло здания. Двери украшали вычурные латунные ручки, сверкавшие столь ярко, словно их протерли секунду назад.

— Вам, наверное, хотелось бы осмотреть Главный зал?

— Если это только возможно, — церемонно ответил Николас.

— Так следуйте за мной!

Взявшись за ручки, она раскрыла двери нараспашку и поспешила вперед с таким видом, будто выходила на сцену, к публике. Илайес и Николас двинулись следом, довольные тем, что высокомерного управляющего сменила великодушная хозяйка поместья. Выйдя на середину Главного зала, леди Элеонора раскинула руки и, встав на носочки, сделала пируэт.

— Здесь вам предстоит играть спектакли! — объявила она. — Ну как? Годится?

Николас сразу увидел, что зал будет легко приспособить под выступление. Самый важный вопрос — где устроить сцену — разрешился сам собой. В дальнем конце зала — отделанного дубом прямоугольного помещения с высоким потолком — имелись хоры, где могли расположиться музыканты; в определенных сценах хоры также можно было бы использовать и для выступления актеров. Занавес не составит труда закрепить на балюстраде. Для выхода идеально подходили двери под хорами. Большие окна позволяли выступать днем, не используя дополнительного освещения. Ну а если придется давать представление вечером, можно зажечь свечи в канделябрах.

— Нам никогда прежде не доводилось выступать в таком чудесном месте. — Николас слегка поклонился.

Неожиданно где-то неподалеку раздался взрыв. Пол дрогнул. Илайес вскрикнул от неожиданности, Николас в замешательстве принялся оглядываться по сторонам, однако леди Элеонора продолжала оставаться невозмутимой.

— Это мой муж, — пояснила она. — Эксперимент завершился.

Нельзя сказать, что Эдмунд Худ мечтал познакомиться с Эгидиусом Паем поближе или что общество адвоката доставляло ему удовольствие, однако, ради блага всей труппы, Худ безропотно нес свой крест. Дело было даже не в том, что манеры Эгидиуса выводили сочинителя из себя, а изо рта адвоката воняло; Пай оказался заядлым спорщиком, и работа над пьесой шла все медленнее и медленнее, пока наконец не остановилась вовсе. Соглашаясь со всеми предложениями Худа, Эгидиус при этом настаивал на обсуждении каждой новой строчки и всякий раз, прежде чем двинуться дальше, перебирал до дюжины вариантов. Худ писал пьесы давно, время всякий раз поджимало, поэтому он никогда не позволял себе роскоши шлифовать и оттачивать каждую реплику до полного совершенства. Персонажи должны были оживать, стихи — струиться рекой. Некоторые изменения и поправки приходилось вносить в последнюю минуту. Совместная работа опытного автора и новичка лишь расширила пропасть между ними. Худ всеми силами старался унять раздражение. После очередного затянувшегося спора Эдмунд откинулся в кресле и со вздохом произнес:

— Нам надо работать быстрее, мистер Пай.

— Поспешишь — людей насмешишь.

— Лучше уж стать посмешищем, чем не уложиться в сроки. Какая разница, что мы напишем, может, это все равно выкинут на репетиции. Дайте актерам больше свободы. Нельзя принимать все решения за них.