Макс Коллинз - Похищенный

Я сказал:

– Мне кажется, Рейли только льет воду на мельницу обвинения.

– Как это? – спросил Брекинридж.

– Его фрак и гетры едва ли пришлись по вкусу этим простодушным присяжным. Да и его громовой голос и оскорбительные манеры тоже. Своим нахрапистым подходом он напоминает мне Джона Бэрримора, играющего роль подвыпившего ковбоя.

Официант подал нам меню, и Линдберг принялся изучать свое немигающим взглядом с выражением лица, которое чем-то напоминало мне выражение лица обвиняемого в зале суда.

Пузатый официант средних лет, хотя и загруженный работой, терпеливо стоял и ждал, пока мы неторопливо читали меню и делали заказы – в конце концов Линдберг не был заурядным посетителем.

– Что такое «Хауптман Фрайз»? – спросил я его.

– Жареная картошка по-немецки, – вежливо ответил он.

Линдберг заказал овощной суп и булочку; Брекинридж предпочел баранью отбивную «Джефси»; я попросил принести гуляш «Гау» (названный в честь Бетти, няньки, которая приехала из Шотландии несколькими днями ранее, чтобы дать показания).

Пока мы ждали еду, я сказал:

– Я обратил внимание, что Уиленз не спросил меня о том подозрительном парне, который прошел мимо меня и Джефси на кладбище.

– Что? – произнес Брекинридж.

Линди ничего не сказал.

– Должно быть, это не согласуется с его тезисом об отсутствии сговора, – сказал я. – Слим, он спрашивал вас о парне, которого вы видели?

– О каком парне? – спросил Слим.

– Парне, которого вы видели во время вашей поездки на кладбище. Возможно, это тот же парень, которого видел я.

Линдберг пожал плечами.

– Правда, Слим, по всей вероятности, это действительно был парень, которого видел я. При ходьбе он сутулился, закрывал лицо платком – смуглый такой парень, так?

– Просто случайный прохожий, – сказал он.

– Значит, по-вашему, это простое совпадение, что в разное время на разных кладбищах мимо нас прошел сутулый итальянец, прикрывая платком лицо и разглядывая нас? Слим. Прошу вас, не надо.

Довольно нелюбезно Линдберг сказал:

– Пусть Уиленз делает свое дело.

Я подался вперед, так что на столе зазвенело столовое серебро.

– Почему Уиленз ничего не спросил меня о моей истинной роли в этом деле? Ничего не было сказано о Капоне, о том, что Маринелли и Сивелла назвали имя «Джефси» раньше, чем на сцену вышел Кондон, или Кертис, или Минз, или...

– Эти вопросы не являются центральными для этого суда, – решительно проговорил он. – Не стоит об этом думать.

– Не стоит думать? Но Рейли-то может подумать об этом, Слим.

Его рот раздраженно дернулся.

– Вы только ведите себя разумно на месте свидетеля, Нейт. Хорошо?

– Вести себя разумно?

Принесли нашу еду; я подождал, пока официант обслужил всех и ушел. Гуляш «Гау» выглядел привлекательно, от него шел пар, и запах был приятным.

– Вести себя разумно, – повторил я. – То есть вы предлагаете мне лгать на свидетельском месте.

Линдберг свирепо посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Брекинридж сказал:

– Никто вам этого не предлагает, Геллер. Не говорите зря.

Я попробовал кусочек мяса: вкус гуляша был таким же приятным, как его вид, и почти таким же приятным, как вид самой Бетти Гау.

– Знаете, джентльмены, – задумчиво проговорил я, – во многих отношениях я типичный презренный и алчный чикагский коп. Вы знаете, я сейчас частный сыщик и из управления ушел отчасти и потому, что некоторые люди решили, что меня можно купить за любую цену. Но это не так.

– Никто не предлагает вам... – робко начал Брекинридж.

– Есть много вещей, которые я сделаю за деньги, чертовски много, но я ни за что не стану лгать под присягой в суде.

Линдберг работал ложкой, глядя в свой суп; обычно он не ел так быстро.

– Вы помните пистолет, который я вам одалживал, Слим? Который вы брали на кладбище в ту ночь?

Он кивнул, не глядя на меня.

– Однажды я солгал, стоя на свидетельской трибуне. Копы и люди Капоне нашли человека, готового взять на себя вину за убийство и сесть в тюрьму за круглую сумму денег. Я не видел ничего плохого в том, что дам против него показания, и я солгал со свидетельской трибуны.

Линдберг дотронулся салфеткой до своих губ.

– Благодаря этому... – Я пожал плечами, – ...я продвинулся и стал самым молодым сыщиком в штатском в чертовой чикагской полиции. Но моему отцу это пришлось не по вкусу. Он же был старым членом профсоюза и считал, что под присягой нужно говорить только правду. Интересно, что он даже в Бога не верил, и все же если бы его заставили принести присягу, то он уже не смог бы говорить ничего, кроме правды. Но как бы там ни было, он выстрелил в себя из пистолета, который я вам одалживал. Из моего пистолета. С тех пор я стараюсь не лгать, стоя на свидетельской трибуне.