Макс Коллинз - Похищенный

Слим сказал:

– Мне очень жаль, что так получилось с вашим отцом.

– Спасибо, но я говорил о другом.

– Я знаю, о чем вы говорили. Мне не нравится, когда меня называют лгуном.

– Разве я назвал вас лгуном?

Он строго посмотрел на меня и вздохнул.

– Нейт, этот человек виновен.

– Я слышал, как вы сказали, что не сможете узнать по голосу «кладбищенского Джона». Не так давно вы сказали то же самое Большому жюри в Бронксе. Что изменилось с тех пор?

Он сделал жест рукой.

– Высокопоставленные чиновники полиции, занимавшиеся этим делом, заверили меня, что нет никаких сомнений в том, что Хауптман виновен. Я слышал это от Шварцкопфа, от Фрэнка Уилсона, от лейтенанта Финна, от... – Он покачал головой, словно хотел избавиться от навязчивых мыслей. – Если бы вы посидели на этом суде, как сидел и как буду сидеть я, вы бы тоже это поняли.

– Слим, я был копом. Я и сейчас коп. И я могу сказать вам кое-что о них: если коп решил, что какой-то парень виновен, то этот парень виновен. И в такой момент коп становится по-настоящему изобретательным. Он начинает манипулировать доказательствами и фабриковать ложные, он «натаскивает» свидетелей перед дачей показаний в суде и покупает за деньги нужные ему свидетельские показания. В Америке это происходит сплошь и рядом. Поверьте мне.

– А вы?

– Что?

– Вы мне верите?

– Ну, – я улыбнулся и приложил к лицу салфетку. – Я позволю вам заплатить за мой ленч. Я не такой гордый.

Мы нерешительно улыбнулись друг другу, Слим и я, но Брекинриджа наш разговор вывел из душевного равновесия.

После перерыва меня вновь вызвали на свидетельское место, и вопросы мне начал задавать Рейли. В какой-то момент мне показалось, что он докопался до сути дела.

Все тем же властным тоном, играя на публику, он спрашивал меня о ночи, когда мы заполняли копию избирательной урны деньгами, которые Джефси и Слим потом передали «кладбищенскому Джону».

– А вы не подумали о том, что неплохо было бы пойти с ними и поймать этого человека?

– Подумал, – сказал я.

– В полицейском управлении Нью-Йорка и в министерстве юстиции знали о предстоящей передаче выкупа?

– Думаю, да. По крайней мере, в министерстве финансов знали.

– Им было известно, где состоится эта передача?

– Нет. Этого никто не знал. Даже полковник Линдберг и профессор Кондон не знали, пока не подъехали к цветочной лавке, как было сказано в письме.

– Вы имеете в виду письмо, которое принес водитель такси?

– Да.

– Полицию тогда уведомили о том, что пришло письмо и что доктор Кондон и полковник Линдберг отправились выплачивать выкуп?

– Нет.

– Почему нет?

– Не знаю.

– Вы не знаете. Мистер Геллер, разве вы в то время сами не были полицейским?

– Был. Но полицейским чикагского управления. Я был всего лишь связным, консультантом по этому делу.

– И вы не знаете, почему нью-йоркская полиция, министерство юстиции и министерство финансов не были уведомлены о предстоящей уплате выкупа?

– Нет, сэр, не знаю. Я не был крупной фигурой в этом деле. Я был всего лишь точкой над "и".

Это вызвало смех в зале; удивительно, но улыбнулись и Линдберг, и Хауптман, зато судья Тренчард сохранил строгое лицо: он постучал своим молотком и пригрозил очистить зал.

– Мистер Геллер, – сказал Рейли, упершись рукой в свой толстый бок, – как полицейский вы не пытались в ту ночь последовать за доктором Кондоном и полковником Линдбергом, чтобы защитить их в случае чего?

– Нет.

Рейли улыбнулся и с победоносным видом посмотрел на присяжных. Я с нетерпением ждал следующего вопроса – но он вдруг заявил, что закончил допрос! Так, походив вокруг да около, Рейли так и не добрался до главного.

Я медленно вернулся к своему стулу, и Линдберг ободряюще похлопал меня по руке. У меня кружилась голова. Черт. Рейли не спросил меня о смуглом сутулом парне с платком на лице, которого я видел на кладбище; не спросил о Капоне, о Минзе, Кертисе – он вообще ни о чем меня не спросил, черт возьми, возможно, чего-то он не знал. Но после аферы с выкупом, после случаев с Минзом и Кертисом очень много этой информации попало в полицейские отчеты и в прессу.

Следующим на трибуну вызвали доктора Джона Ф. Кондона.

Этот великий деятель, видимо, только что появился, поскольку проделал торжественный выход из глубины зала.

Старый Джефси медленно продефилировал через весь зал к трибуне; высокий, с брюшком, в черном костюме с выглядывающим из нагрудного кармана белоснежным носовым платком и со старомодной золотой цепочкой от часов на животе, он походил на разъездного проповедника.