Макс Коллинз - Похищенный

Даже заполненный приезжими, Флемингтон в ту зиму – зиму своей славы – не был лишен очарования достойного эстампа фирмы «Курье и Ивз»: белые деревянные коттеджи с зелеными ставнями за аккуратными деревянными оградами, белые заснеженные дворики с обледенелыми голыми деревьями; неброский центр города, где плоские крыши двухэтажных и трехэтажных зданий покрыты снежным покровом. Однако на улицах снег почернел и раскис, а на тротуаре утрамбовался под тысячами проходящих ног.

Брекинридж высадил меня возле здания суда, и его машина поползла дальше по Мейн-стрит к месту стоянки автомобилей. Я пробрался сквозь толпу зевак и торговцев сувенирами. На ступеньках перед зданием суда можно было приобрести весьма своеобразные товары: различных размеров миниатюрные лестницы похитителей по десять центов за штуку (одну из таких изящных лесенок вы могли приколоть к рубашке или к лацкану пиджака), фотографии Чарльза и Энн Линдберг с весьма сомнительного вида автографами и мешочки с прядями волос покойного ребенка, которые продавал преждевременно и подозрительно неравномерно лысеющий субъект.

Операторы кинохроники, расположившиеся на крышах автомобилей со своими мудреными паукообразными аппаратами, дружно навели на меня объективы; репортеры, кто с блокнотом, кто с микрофоном, набросились на меня, как пчелы, желая знать, не являюсь ли я важной фигурой. Я сказал, что не являюсь, и протиснулся в здание суда. Я показал пропуск с цветовым кодом одному из дежуривших у двери полицейских штата Нью-Джерси, повесил свое пальто и, захватив шляпу с собой, поднялся по винтовой лестнице и вошел в большой квадратный зал суда с высокими потолками, бледно-желтыми стенами и множеством затуманившихся от влаги окон. Справа находилась скамья присяжных, за которой висел американский флаг, и между скамьей судьи и местами присяжных стоял простой деревянный стул для свидетелей. На стене за скамьей судьи высоко вверху, почти под потолком, отделанным в греческом стиле, расположился герб графства, изображающий золотистый стебель кукурузы.

В этом строгом на вид зале в тот момент было шумно, как на стадионе перед началом матча. Сотни зрителей сидели на скамьях, похожих на церковные, еще несколько сот ютились, сидя на складных стульях, в то время как балкон был битком набит репортерами: примерно сто пятьдесят лучших представителей пятого сословия трудились за самодельными, сколоченными из сосновых досок письменными столами.

Среди зрителей было немало знаменитостей: Клифтон Уэбб, Джек Бенни, Лин Фонтан и толстый, изнеженный Александр Вулкот. Но он казался стройным в сравнении с усатой и взъерошенной Элсой Максуэлл, этой грушевидной матроной из кофейни, возглавляющей целую стаю дам в норках, при виде которых вспоминалось, что норка принадлежит к семейству куньих и что самка этого вида особенно кровожадна.

Среди представителей прессы тоже попадались знакомые лица, такие как Уолтер Уинчел, который в своей колонке комментатора, опубликованной в нескольких газетах, уже давно объявил Хауптмана виновным; прозаик Фанни Херст; журналист-комментатор Артур Брисбейн, который прославил Капоне в начале этого дела; Деймон Раньон, Адела Роджерс Сент-Джон и так далее и тому подобное...

Я рассмотрел все это, пока коп штата Нью-Джерси, выполнявший роль швейцара, вел меня к месту позади скамьи обвинителя; к незанятому складному стулу был приклеен небольшой лист бумаги с надписью: Геллер. Рядом со мной на таком же складном стуле сидел Слим Линдберг. Его детское лицо несколько постарело, но он по-прежнему казался мальчишкой; на нем был аккуратный серый костюм-тройка, только без лесенки на лацкане пиджака.

Я кивнул и слегка улыбнулся ему, и он кивнул и улыбнулся мне в ответ; он не встал, но, когда я сел, протянул руку, которую я пожал.

– Рад снова видеть вас, Нейт, – сказал он сквозь шум. – Извините, что так редко звонил вам.

– Привет, Слим. Зачем вы подвергаете себя этому? Вы уже дали показания.

– Я должен быть здесь, – сказал он с серьезным видом.

Он кивнул в сторону обвинения: не знаю, может он хотел сказать этим, что они попросили его присутствовать.

Дэвид Уиленз, генеральный атторней, который решил сам участвовать в качестве обвинителя на этом процессе – как утверждали циники и я в их числе, из-за своих политических амбиций, – повернулся и поприветствовал меня с протянутой рукой и улыбкой чеширского кота. Он крепко стиснул мою руку и окинул меня цепким взглядом темных хитрых глаз.