Петр Межирицкий - Читая маршала Жукова

Тем не менее, все немецкие авторы отмечают упорное сопротивление уже на пограничном рубеже. В большинстве случаев оно было легко подавлено, да и бегство [49] [49]По истечении времени дальние события кажутся не происшедшими, а словно рассказанными кем-то, и сам очевидец теряет к ним доверие, особенно если большинство твердит противное. Так было с бойцами 41-го года. Их так обработали, что они себе перестали верить и паническое отступление первых дней войны считали страшным сном. Когда в годы оттепели об этом позволили говорить, ветераны такими именно словами описывали свое состояние. Так же и я некоторое время не решался рассказывать о том, что был обстрелян "Мессершмиттом" где-то между Арзамасом и Горьким, пока летчики, участники войны, не объяснили мне, что с подвесными баками немцы долетали и до Горького (Нижнего Новгорода). После выхода 1-го издания этой книги кузен напомнил эпизод, мною начисто забытый. На пароходе "Семнадцатый год" мы шли по Волге от Чебоксар к Самаре (Куйбышеву), когда немецкий самолет с бреющего полета обстрелял нас, и кузен за ноги тащил меня, в любопытстве выскочившего на палубу, в трюм. Это было между 4 и 7 октября 1941 года. имело место, неизбежное при наказуемости даже мысли о возможном нападении и - ах! - полной внезапности разверзшихся вдруг земли и неба. Там, где войскам, в обход вождя, дали приказ о повышенной готовности, вермахту пришлось туго. На крайнем юге и крайнем севере успехи измерялись десятками метров. Зато в створе наступления группы армий "Центр" в течение 22 июня сопротивление было сломлено, и вермахт вышел на оперативный простор.

Но план "Барбаросса" составлен был по часовому графику. Ошибка или замешательство войск, вызывавшие задержку в два-три часа, уже выводили из себя начальника штаба сухопутных войск. Между тем, второй день войны северный танковый клин группы "Центр" провел не в борьбе с резервами или вторыми эшелонами Красной Армии. Он воевал с дорогами. Генерал Гот сокрушается: дороги, помеченные на картах, все оказались грунтовыми. Дороги в заросших соснами дюнах Литвы. Танки размололи песок, а объезжать в лесу забуксовавшие машины было не простой задачей. День был потерян, а на следующий уже пришлось одолевать брошенные наспех советские заслоны. Да, их сметали. Но, чтобы смести, их приходилось атаковать. Спешиться, определиться в обстановке, уничтожить противника, собраться, погрузиться на транспортеры - все это была потеря времени, не предусмотренная планом, и это затрудняло захват европейской территории СССР до зимы.

Что и было содержанием плана "Барбаросса".

Любое содержание неотрывно от способа выполнения, а в выполнение плана фюрер внес изменение.

Единственное, но фатальное.

Не имеющий в военной истории соперников в известности план войны под звучным названием "Барбаросса" у уроженцев СССР, знающих страну, ее прошлое и уклад жизни не по учебникам, вызывает при знакомстве с ним двойственной чувство. В первом издании этой книги я о плане "Барбаросса" выразился так:

"Наблюдается некоторое ослепление этим планом многих писателей и исследователей войны. Ему посвящены книги на всех языках. А ведь план был скорее желанием, чем реалией."

Оно, в общем, так. Но, чем дольше живешь, тем яснее понимаешь, что об одном и том же можно высказаться противоположно - и оба утверждения покажутся верны, вроде: "Все мы похожи, как две капли воды" или "Все мы различны и движимы разными мотивами". Жена дяди, некогда суфражистка и оригиналка, любила цитировать этакого квази-интеллигента, не имеющего мыслей, но желающего выразиться, и звучало это так: "С одной стороны то оно конешно. Но ежели взять в рассуждение со стороны ентаких вещев, то оно вообче. По крайней мере - во!" Когда речь заходит о плане "Барбаросса", так и тянет повторять это бессмысленное глубокоумие. Потому что и впрямь, с одной стороны, план - типичное "гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить". А с другой - он поражает комбинацией сковывающего нападения на всем протяжении госграницы (советские военачальники не позабудут об уроке!) с этим стремительным, буквально шпажным выпадом и точным уколом в сердце - в Москву. Да, русские овраги, да, русские дороги, и, конечно же, чернозем, даже летним хорошим ливнем превращаемый в липучий наворот на колесах, А все же нам, свидетелям, трудно отделаться от впечатления - особенно теперь, после шока развала державы в одну ночь, после Беловежской пьянки, - что, быть может, один дождь или одно роковое решение отделяли дерзкий план от воплощения в победу. В победу над нами. Такой план мог задумать лишь эрудит, понимавший, как централизована в России власть и как решающ захват властного центра страны. Тянет думать, что план и задуман был не немцем, а русским.