Федор Булгаков - Об измене и казни маршала Нея

Вельшингер, достойный представитель новейшей исторической школы во Франции, под заглавием «Le Maréchal Ney», напечатал документальную историю крупного политического процесса, который был затеян правительством Людовика XVIII против маршала неё, герцога Московского, и в 1815 году окончился, как не безызвестно, присуждением маршала к расстрелянию. История эта в изложении Вельшингера основана на протоколах военного совета и французской палаты пэров, на письмах осужденного и его жены.

Процесс этот и обвинительный приговор последовали вскоре после второй реставрации Бурбонов и потому являлись как бы актом мести легитимистов и роялистских эмигрантов относительно представителя революции и Наполеоновщины. Все, что до сих пор печаталось на эту тему, имеет характер памфлетный и, в зависимости от партийного направления авторов, оказывалось или безусловным одобрением процесса, или же осуждением его. Обвинители и судьи неё то восхваляются за свою строгость, то выставляются повинными в юридическом убийстве. Для одних – Ней невинная жертва мести, потому что он и не мог будто бы поступать иначе, чем он действовал; для других – он вполне заслужил своей кары, как изменник и вероотступник. Вельшингер полагает, что истина должна находиться в середине. При каждом политическом процессе, по-справедливому мнению автора, подобает принимать в расчет эпоху и давление обстоятельств; но в тоже время Вельшингер по-видимому готов стать на сторону маршала и бонапартистов и в этом смысле подбирает обстоятельства, смягчающие его вину.

Как известно, маршал Ней – один из первых в 1814 году в Фонтенебло отрекся от Наполеона и решительно настаивал, чтоб император французов отказался от престола и короны. Новое бурбонское правительство вознаградило неё званием пэра и видным военным постом, что, однако, не могло примирить официальные круги и новое роялистское общество с Неем, как и со всеми прочими Наполеоновскими маршалами. Особенно доставалось тогда женам маршалов. Остротам и насмешкам на их счет не было конца.

В январе 1815 г. Ней удалился в свое поместье, а уже в марте его вызвал в Париж военный министр Сульт. Наполеон тогда возвращался и Нею поручалось командование в Безансоне. Король принял маршала, который подтвердил свои заверения в преданности королевству и обсуждал с ним меры, какие следовало принять, чтоб парализовать предприятие Наполеона. Это предприятие он называл проклятым и сумасшедшим. Наполеона следовало бы засадить в Шарантон, сказал Ней, но король полагал, что желания маршала простираются чересчур далеко. 10 марта Ней принял командование над войсками в Бевансоне, в составе которых числилось до 6.000 человек. В целом ряде настойчивых писем он просил военного министра о подкреплениях, ратовал за дело Бурбонов, организовал противодействие, ободрял обескураженных сторонников легитимистского правительства.

А Наполеон тем временем шел вперед, все стекалось к нему, вскоре примкнул и сам Ней. 14 марта он собрал свои войска, прочел им прокламацию и с криками «Vive l'empereur!» повел их к императору. Солдаты с восторгом шли за ним. Враги неё хотят видеть в тогдашнем образе действия маршала предумышленную измену.

Вельшингер говорит, что Ней был человек минуты, отзывчивый на всякие впечатления. Твердый, лаконичный, решительный на поле битвы, он в обыденной жизни и особенно в области политической обнаруживал слабость и нерешительность. Появление Наполеона произвело на него своего рода обаяние. Император настолько властвовал над ним своим умом, своей волей, своей силой, что маршал подчинился ему тотчас же, как только снова восстановился магнетический ток между ними. Тогда ведь Франция была точно загипнотизирована. Наполеон принял маршала с открытыми объятиями. Маршал стал было рассыпаться в извинениях, но император прервал его речь, облобызав неё. Однако, полного доверия Наполеона Ней не мог вернуть. Поведение маршала в Фонтенебло нельзя было забыть. При Ватерлоо под ним были убиты четыре лошади. Он и сам предчувствовал, что там для него разыгрывается последняя партия. «Если меня не сразит пуля англичан, – говорил он, – то меня расстреляют эмигранты».

По возвращении в Париж, после поражения Наполеона, он снова совершил политическую неловкость. Вообще в политике он поступал как ребенок. И на этот раз он скомпрометировал себя в палате пэров. Он держал речь на тему о том, что все погибло и что необходимо безотлагательно войти в переговоры с союзниками, т.