Николай Свечин - Завещание Аввакума

Свистунов завизжал и стал в страхе отползать от Буффало, но вскоре уперся в стену.

— Это изуверство, вы не посмеете! Лыков, вы же из полиции, остановите его, это противозаконно! Я вам сдаюсь, арестуйте меня!

— Где рукопись? — наступал на хлыста Буффало с таким страшным лицом, что Алексей отвернулся. И вовремя: за окном послышался тихий шорох. Лыков взвел бесшумно курок и навел «смит-вессон» на окно. За стеклом показалось напряженное лицо и ствол ружья. Алексей выстрелил прямо в лоб, раздался крик и стук упавшего тела. За дверью снова стихло, потом удары усилились, видимо, притащили лом. Свистунов сразу приободрился. Дверь затрещала, засов начал выгибаться.

— Сейчас еще и мужики прибегут, — радостно сообщил «христос», — вас на жаркое настругают, дураков. У меня тут целая армия!

Словно в ответ на это, с шоссе донесся грохот множества копыт.

— Во, казачки появились, точно по расписанию, — одобрительно сказал Буффало. — Сейчас они твою армию знаешь куда заделают? Павел Афанасьевич все продумал. Так где рукопись, козлина юродивая?

И он, схватив упирающегося Свистунова за шею, пригнул ему голову к полу и слегка царапнул ножом за ухом.

— Вот здесь положено делать первый надрез. «Скалп» называется. Меня сам вождь учил, в теории я владею, пора попрактиковаться… Где рукопись?

— Лыков! Лыков, спасите! Отдаюсь в руки правосудия!

Крик «христа» заставил его охранников усилить напор, дверь затрещала и с лязгом слетела с петель. Несколько человек рванулись в свистуновскую каморку, но Буффало с колена, как всегда, не целясь, разрядил в них оба барабана; Лыков тоже стрелял, почти не видя из-за дыма, куда попадает. Слышались крики, стоны, топот, мелькали и падали какие-то тени.

Вдруг все стихло, только звенели выброшенные экстрактором гильзы да в двери, невидимый за дымом, кто-то выл. Лыков отбросил пустой револьвер и выпрыгнул, как тогда у Гаммеля, по телам наружу, готовый перебить всех уцелевших голыми руками. Но уцелевших не было. Всюду на полу лежали люди в сером, кто-то со стоном выползал в сени, оставляя за собой кровавый след, с улицы слышался удаляющийся топот. Драться было не с кем.

Алексей выскочил на улицу и увидел, как трое оренбургских казаков, предводительствуемые Благово, гонят ему навстречу, в монастырский двор, двух «серых», свистуновских телохранителей. Казаки прикладами повалили их на землю, встали рядом с карабинами наперевес. Благово кинулся к Лыкову, хотел обнять, постеснялся посторонних и только крепко пожал руку.

— А где Федор Иванович?

Тут же, словно дожидался, внутри хлопнул выстрел.

— Федор! — выкрикнули хором оба сыщика и, мешая друг другу, бросились в гостевые кельи. Какая-то фигура, скорчившись, осторожно выходила из свистуновской горницы. Алексей узнал крутые плечи Буффало, осторожно тронул его за рукав:

— Ты ранен? Кто стрелял?

Буффало со стоном разогнулся, потер спину, сердито выдохнул:

— Чертов радикулит! На память о Додж-сити оставил, растуды его в качель…

Алексей и Павел Афанасьевич недоуменно и настороженно смотрели на него.

— Федор Иваныч, ты не ранен? Мы слышали выстрел…

— Пойдемте быстрей на улицу, надоело мне на покойников смотреть, — вместо ответа сказал Буффало и вышел на монастырский двор. — Как тут хорошо-то… Выстрел был, но я не ранен. Это Свистунов застрелился.

— Как застрелился? Из чего?

— Из пальца, — коротко ответил Буффало и пошел к воротам. — Эх, рыбку бы здесь половить, да Арсений Иванович не даст. Да и вообще, домой пора…

— Брось дурить, Федор, — начал горячиться Лыков. — Из какого пальца?

Но Благово успокаивающе потрепал его по плечу:

— Алексей Николаевич, что пристал к человеку! Ну, застрелился, ну, из пальца. Чего в жизни не бывает. Это же Свистунов!

И Лыков сразу успокоился:

— Действительно, что со мной такое? Это же Свистунов!

Все трое рассмеялись и так, смеясь, вышли на берег. Со стороны Ворсмы гудело множество голосов; большая толпа собралась на выезде и напирала на казачью спешенную цепь, грозя ее прорвать.

— Что он делает! — разволновался Благово. — Я же дал все инструкции!

Но тут казаки рывком отдалились от толпы шагов на двадцать и грянул залп. Толпа закричала и принялась разбегаться вдоль по проезжей улице прочь от солдат. Грохнул второй залп, крик перешел в какой-то звериный вой, и через минуту улица совершенно опустела; лишь по огородам, теряя лапти и картузы, улепетывали перепуганные хлысты.