Кэрол Макклири - Алхимия убийства

В связи с шарфом возникает вопрос: если он пытается скрыть свою личность, зачем привлекать внимание к себе тем, что ассоциирует его с радикалами? Ответ, конечно, прост: это Монмартр, а не Нью-Йорк. Надеть что-либо красное — на Холме это показатель определенного стиля одежды, как носить часы на золотой цепочке на Уолл-стрит.

Он останавливается и оборачивается, словно ищет кого-то. Чтобы не встретиться с ним глазами, делаю вид, будто слушаю одетую в лохмотья девушку, которая с кошкой на руках поет грустную песню о жизни на улице.

Я имела возможность стать его очередной жертвой, но моя смелость улетучилась. Приходится убеждать себя, что я проделала весь этот путь не для того, чтобы праздновать труса. Собравшись с духом, с улыбкой шлюхи на губах поворачиваюсь в его сторону, но он уже ушел. Девушка, певшая грустную песню, обращается ко мне, когда я собираюсь ринуться за ним в погоню.

— Вот. — Она достает из шляпки собранные ею жалкие гроши. — Возьмите это и не торгуйте собой сегодня ночью.

Я признательно улыбаюсь и убегаю, согретая ее благотворительным жестом. Убеждена, что люди, пережившие невзгоды и лишения, с большей охотой делятся тем немногим, что у них есть, чем те, кто живет в достатке.

Увертываясь от мушкетеров в ярких красных камзолах и шляпах с перьями, я не спускаю глаз с человека в черном. Какое странное место для слежки за убийцей среди мирского и гротескового: здесь Сократ с кубком болиголова, обезглавленная Мария Антуанетта под руку с палачом в черной маске, несущим ее голову, держащиеся за руки Элоиза и Абеляр, на шее которого на веревке болтаются два шара. Моя воспитанность не позволяет предаваться размышлениям о символизме этих шаров.

Какой-то пьяный, одетый как елизаветинский аристократ, лезет ко мне обниматься, и я бью его по рукам. Женщина не крепкого телосложения, но выросшая в небольшом городишке в компании шести братьев, я научилась давать отпор приставалам.

— Шлюха. — Произношение выдает англичанина.

Я быстро отхожу в сторону от болвана, скрывая веером довольную улыбку. В моем родном городе за такое обращение с женщиной его бы отделали за милую душу. Но в эту ночь в Париже оскорбление не задевает меня, потому как я испытываю удовлетворение, что мой маскарад удался.

Справа от меня раздаются крики, и бутылка шампанского летит в запряженную четверкой лошадей повозку, въезжающую на площадь. Стоящие на ней мужчины и женщины кричат:

— Мы требуем хлеба! Мы требуем свободы! Смерть тем, кто отказывает в этом народу!

У них красные шарфы радикалов. Судя по бранным выкрикам, раздающимся в ответ из толпы, это анархисты, которые подстрекают к насилию ради лучшей жизни.

Эти призывы всколыхнули воспоминания. Годы моей юности были отмечены забастовками, увольнениями рабочих и расправами над ними. Мне не хочется думать о том, что ждет семьи, когда закрываются заводы и рабочие оказываются на улице. Потеря работы чревата одним последствием: отчаянием. Голод — нередкое явление.

В эти трудные времена растут ряды анархистов. Их цель — дезорганизовать управление страной посредством террористических актов и убийства государственных деятелей. Они считают, что, если будет нарушено нормальное функционирование органов власти, народ станет управлять в утопическом обществе.

Хотя мои симпатии на стороне рабочих, я не одобряю насилие. И я вижу, что эти анархисты намеренно взывают к не той толпе. Те, кто сейчас веселится, — не выгнанные с заводов рабочие, страдающие от того, что голодают их дети, а буржуа, которые каждый день едят мясо и пьют за столом вино. Радикалы объявились здесь не для просвещения народа, а для того, чтобы сеять смуту.

Отступив назад, чтобы пропустить человека на ходулях, я налетаю на толстого индийского махараджу и роняю веер.

Когда я наклоняюсь, чтобы поднять его, что-то упирается мне в спину.

От неожиданности я застываю на месте. Посторонний предмет отнят, и я распрямляюсь под чей-то хохот.

Прикрыв лицо веером, я оборачиваюсь.

Человек с английским акцентом, назвавший меня шлюхой, ухмыляется. В руке у него трость, которой он ткнул меня в спину. Три его приятеля, все одетые в елизаветинские костюмы, находят эту выходку забавной. С большими животами вся четверка похожа на карикатуры шекспировских актеров.