Майкл Грегорио - Критика криминального разума

— Сюда, — коротко произнес он и провел меня по коридору в скудно обставленную гостиную на первом этаже.

Указав на диван перед каминной решеткой из кованого железа и камином, в котором тлело, страшно дымя, единственное полено, Яхманн предложил мне сесть. Его приглашение больше походило на приказ. Несколько мгновений он наблюдал за мной, не произнеся ни единого слова, а затем прошел к окну и выглянул в окно в сад.

— Что привело вас ко мне? — спросил он, не поворачиваясь.

— Вопрос чрезвычайной важности, герр Яхманн, — ответил я. — Королевское поручение.

— Да, я помню, вы упоминали об этом в записке. И в чем оно состоит?

Я надеялся, что у него не будет нужды задавать подобный вопрос.

— Меня назначили расследовать череду убийств, имевших место в последнее время в вашем городе, — ответил я.

Яхманн внезапно повернулся ко мне, и мне почудилось, что к нему вернулась часть его прежней энергии.

— Вас, Стиффениис? Расследовать убийства? — Каялось, он поражен услышанным. — Я полагал, что этим делом занимается поверенный Рункен, — удивленно произнес он.

— Он скончался, герр Яхманн.

Яхманн покачал головой, и на лице его появилось выражение полной растерянности.

— Я ничего не слышал ни о его смерти, ни о похоронах.

— Он умер вчера вечером, — пояснил я. — И его сразу же похоронили. Не было никакой панихиды. В соответствии с последней волей покойного.

— О Господи! Что случилось с Кенигсбергом?! — прошептал мой собеседник, снова поворачиваясь к окну. Несколько минут он простоял молча, пристально вглядываясь в заснеженный сад. — Я ведь предупреждал вас, просил больше никогда не приходить сюда, — прохрипел Яхманн через плечо. Его лицо приобрело синевато-багровый оттенок от гнева, как будто я был главным виновником всех последних несчастий.

За эмоциональной вспышкой последовал новый приступ напряженного молчания.

— Я был крайне удивлен тем, что мне доверили вести это дело, — наконец осмелился произнести я. — Я с трепетом и страхом принял поручение, сударь. Ради…

— А вы уже видели его? — резко прервал меня Яхманн, не отводя глаз от сада и улицы.

— О нет, сударь, — ответил я. — Я бы никогда не осмелился, не посоветовавшись вначале с вами. — Я сделал паузу на мгновение, а затем продолжил: — Ваше письмо стало для меня настоящим потрясением, герр Яхманн. Я не отказался от своего слова, сударь. Его душевное спокойствие для меня не менее драгоценно, чем для вас. Я не забыл вашего предупреждения.

Он снова повернулся лицом ко мне.

— Но вы намерены посетить его теперь, не так ли? — Его голос снова сделался пронзительным, кровь прилила к щекам, и он смотрел на меня с явной неприязнью.

Я нервно заерзал в кресле.

— Нет, если это будет зависеть только от меня, — ответил я, — хотя ведь не исключено, что мы можем встретиться случайно. И я подумал, что должен предупредить вас, сударь. Потому-то я и пришел сегодня. — Я замолчал, но любопытство взяло верх над сдержанностью, и я спросил: — Как он, сударь?

— В полном порядке, — коротко ответил Яхманн. — Его слуга ежедневно оповещает меня о нем.

— Его слуга? — Теперь настала моя очередь удивляться.

— Его слуга, — подтвердил он резко, не добавив больше ничего.

— Но вы ведь его ближайший друг, герр Яхманн…

— Я был его ближайшим другом, — оборвал он меня надтреснутым голосом сломленного человека. — И я все еще являюсь его управляющим, хотя не видел его уже целых двенадцать месяцев или даже больше. Он сделался чрезвычайно скрытен, превратился почти в отшельника. Я больше не хожу к нему. Мы общаемся исключительно через его лакея.

— Как подобное возможно, сударь?

Он отмахнулся от моего вопроса.

— Не было ни ссор, ни споров. У профессора просто не осталось времени для старых друзей. Его дверь закрыта для всех и для каждого. Слуга всем отвечает, что хозяин занят и что его нельзя беспокоить. Работа и наука всегда были основами его бытия, как вам прекрасно известно.

Яхманн повернулся и стал молча мерить комнату шагами. В конце концов он вновь остановился перед диваном, приблизил ко мне продолговатое лицо, на котором морщины, оставленные возрастом, сделались еще глубже из-за усилия сдержать эмоции.

— С какой стати какому-то ответственному человеку пришло в голову доверить это расследование именно вам, Стиффениис? — спросил он.

Я знал, что мне хотелось бы ему ответить. Что его величество король признал мои достоинства и понял, что я достигну успеха там, где другие следователи, включая и поверенного Рункена, потерпели неудачу. Но вынужден был сказать правду: