Майкл Грегорио - Критика криминального разума

— Зато именно вы, — ответил Яхманн, обвиняющим жестом указывая на меня пальцем, — вы, Стиффениис, повели разговор в том крайне предосудительном направлении. У меня кровь буквально застыла в жилах! — Он перевел взгляд на огонь в камине. — Как часто мне приходилось впоследствии жалеть о том злосчастном разговоре! Кант тогда занимался изучением результатов воздействия электричества на нервную систему, и ничто больше его не интересовало. А накануне ночью была ужасная гроза.

Все подробности тогдашней встречи были живы в моей памяти.

— Выглянув в окно, — пробормотал я, — вы обнаружили в саду незнакомца. Не обращая никакого внимания на проливной дождь, на гром и молнии, он словно в трансе смотрел на небо. Вас поразило его поведение, и вы спросили Канта, может ли оно объясняться воздействием статического электричества.

— И он ответил, что человека заворожил не электрический разряд, а бесконечность и величие сил Природы, — продолжил за меня Яхманн. — Разрушительные возможности стихий загипнотизировали его. Кант упомянул об «incantamento horribilis». [14] Ужасное заклинание (лат.). «Человеческое Существо, — сказал он, — притягивает Высший Ужас». — Он тяжело опустился в кресло, закрыв лицо руками. — Я был потрясен. Не верил ушам. Иммануил Кант? Отец Рационализма воспевает мощь Непостижимого? Темной стороны человеческой природы?

— Я помню, сударь. Вы возразили, сказав, что подобная сила может принадлежать одному только Богу. И что Человек связан нравственными узами, которые он никогда не должен подвергать сомнению…

— И вот тогда-то заговорили вы, — перебил меня Яхманн, все еще закрывая лицо ладонью и спрятав от меня глаза. — Очаровательный молодой студент, успевший завоевать наше расположение приятными манерами и здравыми рассуждениями, внезапно предстал перед нами в совершенно ином свете.

— Я только сказал…

Яхманн поднял руку, как бы призывая меня к молчанию.

— Ваши слова навеки запечатлелись у меня в памяти. «Существует один вид человеческого поведения, который можно уподобить необузданности сил Природы, — заявили вы. — Самый дьявольский. Хладнокровное убийство. Немотивированное убийство».

Яхманн пристально вглядывался в меня, прищурив глаза и излучая неприязнь. У меня возникло ощущение, что с меня, словно одежду, сорвали тело и обнажили душу.

— Когда профессор Кант перевел разговор на другую тему, — продолжил он, — я был благодарен ему. Только призрак, которого вы разбудили в тот день, не собирался уходить. Кант настоял на прогулке у замка с вами одним, хотя до того всю зиму не выходил из дому, за исключением посещения университета. Туман тогда был ужасный, вы это помните. Но мне было известно, что он намеревался побеседовать с вами и еще раз.

— Вы хотите знать, не беседовали ли мы еще на ту же тему. Ведь так? — спросил я.

— Ошибаетесь, Стиффениис, — ответил он. — Ни в малейшей степени меня не интересует, о чем вы там говорили. Впрочем, позвольте сообщить вам, что произошло вследствие ваших разговоров. Когда Кант вернулся домой, я ждал его. Задолго до того, как я увидел его сквозь пелену тумана, я услышал его шаги. И по их звуку я понял: что-то случилось. И притом нечто очень серьезное. Кант практически бежал. Бежал! Но от кого? От чего? Я бросился ему навстречу. На него было страшно смотреть. Увиденное не на шутку меня напугало. Его глаза сверкали какой-то нервной энергией. Вначале я даже подумал, что у профессора жар. Я выразил озабоченность его состоянием, однако он заявил, что его ждет работа, не терпящая промедления. Короче говоря, намекнул мне, чтобы я занимался своими делами и не совал нос в его дела! А на следующий день профессор сообщил мне, что приступил к сочинению нового философского трактата.

Нахмурившись, я сказал:

— Мне не доводилось ничего слышать ни о какой новой книге.

Яхманн покачал головой:

— Она не была опубликована. Потому-то вы ничего о ней и не слышали. Никто до сих пор не прочел из нее ни единой строчки. Более того, я склонен полагать, что она вообще не существует. В те дни профессор находился в состоянии сильнейшего интеллектуального напряжения. Несколько его младших коллег обвинили Канта в игнорировании более глубоких ресурсов души. Эмоции, заявляли они, обладают значительно большей мощью, нежели Логика, и Кант был почти сломлен непрерывным и крайне жестким противостоянием. В последние годы преподавательской деятельности классы Канта были практически пусты. Молодежь не хотела платить за лекции старого философа.