Майкл Грегорио - Критика криминального разума

Внезапно мои размышления прервал голос Коха:

— Показания свидетелей, должно быть, здесь, сударь.

Я пролистал жалкую стопку бумаг и без особого труда обнаружил объяснения, данные полиции содержателем «Балтийского китобоя». Его показания были очень коротки и, по сути, ничего не добавили к тому, что Ульрих Тотц сообщил мне сам. В тот вечер Ян Коннен сидел на постоялом дворе и пил, хотя хозяин и не заметил, чтобы тот хватил лишку. Коннен пришел в компании иностранных моряков, которые, возможно, играли в карты на деньги. Ничего определенного на сей счет Тотц не сказал. В прошлом, как выяснилось, у него были серьезные проблемы, связанные с азартными играми: ему не продлили лицензию на продажу спиртного после жестокой драки между игроками, обвинявшими друг друга в жульничестве. Сумма, из-за которой началась драка, была довольно значительной, и один из участников потерял в ходе поножовщины два пальца. «В тот вечер на деньги никто не играл», — заявил Тотц. В самом низу страницы я прочел:

«Герр Тотц заявил, что никак не связал труп, обнаруженный на следующее утро у причала, с человеком, которого он видел на своем постоялом дворе накануне вечером. Во время первого допроса в полиции он отрицал, что ему что-либо известно о жертве».

Не было здесь и никаких упоминаний о странных событиях в «Балтийском китобое», о которых мне сегодня сообщил пронырливый мальчишка. Имя Морика ни разу не встречалось в отчетах. Мальчишка явно не продемонстрировал своих познаний полиции. Меня удивило, что он не сказал ничего такого, что могло бы пробудить интерес жандармов, вне всякого сомнения, заполнявших постоялый двор в то утро и, конечно же, говоривших об убитом. Ведь Морик не преминул сообщить мне все, что было ему известно, в первые же минуты моего пребывания в гостинице. И при этом напрашивался на серьезную взбучку от хозяина за подобную вольность. Может быть, он отсутствовал в тот день? Или Тотцам каким-то образом удалось помешать ему? Возможно, им самим приходится что-то скрывать от полиции. В противном случае Морик без труда мог рассказать все и поверенному Рункену, когда тот допрашивал Тотца и его супругу.

Супругу…

Три строки в самом низу документа подтвердили, что фрау Тотц подала в тот вечер Яну Коннену небольшой бокал пива и горячую колбасу. Она заявила, что раньше никогда этого человека не видела и что он никакого впечатления на нее не произвел. По ее мнению, Коннен покинул постоялый двор в полном одиночестве около десяти часов, хотя точно она сказать не могла. Фрау Тотц полагала, что Коннен зашел к ним с единственной целью — сытно поесть и выпить хорошего пива.

На следующем листке бумаги я обнаружил словесный портрет первой жертвы. Написанное там можно было бы без труда высечь на его надгробной плите. Ян Коннен, кузнец, пятьдесят один год, жил один. Никогда не был женат, о каких-либо родственниках ничего не известно. Неразговорчивый и крайне скрытный человек, Коннен был загадкой даже для ближайших соседей. По названной причине Рункен приказал полиции поподробнее изучить его личную жизнь, однако ничего достойного внимания обнаружено не было. Коннен не имел ни долгов, ни друзей, не вступал в связи с женщинами дурной репутации, не принадлежал ни к какой политической партии. Не имелось никаких сведений о его вражде с кем бы то ни было. Он никогда не совершал никаких преступлений, никогда не задерживался полицией. Со всех точек зрения создавалось впечатление, что это был невинный человек с абсолютно незапятнанной репутацией, случайно оказавшийся не в том месте и не в то время и за ошибку расплатившийся жизнью. В самом низу страницы Рункен сделал приписку: «Проведен розыск относительно каких-либо политических связей жертвы с иностранными государствами. Не найдено никаких свидетельств». От последней строки, написанной рукой поверенного Рункена, у меня перехватило дыхание: «Жертва — категория „С“ — протокол 2779 — июнь 1800 г., Берлин».

Подобно всем другим молодым судьям, приступавшим к профессиональной деятельности в первый год нового столетия вскоре после Французской революции и прихода к власти Наполеона, я, конечно же, читал упомянутый протокол. В нем содержалось предупреждение по поводу возможного проникновения шпионов и революционеров с целью подрыва стабильности в государстве и пропаганды республиканских идей. Складывалось впечатление, будто Рункен убедил себя в том, что расследование должно идти в этом направлении, и в связи с названной опасностью приписал Коннену пусть не самый высший, но довольно значительный ранг.