Елена Муравьева - ЖИЗНЬ в стиле С

Чудо требовало взаимного признания и взаимных восторгов. От Таниного колючего недоверия, от почти враждебного неприятия, чудо превращалось в набор случайностей и грозило им оказаться. Но случайностей не было! Была закономерность! События увязывались в четкую безусловную логическую схему, фабулу, которую, Андрей, сам — хороший романист, отследил, едва сумел оценить замысел сюжета. Автор милой шутки действовал более чем целенаправленно, организовывая их свидания. Что и подтверждали сделанный аборт, Никита, Маша и дитя, вызревающее в Танином чреве.

— Я ничего не понимаю, — настал черед слез. Затем пришло время нежности. Потом тут же, в объятиях, начались разбирательства. Следовало узнать, при каких обстоятельствах появился на свет Никита.

— Чтобы ребенок родился его надо зачать. Это событие происходит когда-то, с кем-то, где-то, — от нетерпения у Рощина чесались ладони. — Давай по порядку, пункт первый: когда.

— Никита родился 29 января. Значит забеременеть я могла за 40 недель до того, плюс-минус четыре недели. Сроки, как видишь, более чем приблизительные.

— Хорошо. Пункт второй, с кем у тебя были тогда интимные отношения?

— Только с Геной. Я была влюблена по уши и ни на кого другого даже не смотрела.

— Подумай, вспомни.

— Клянусь. У меня всегда был только один мужчина, — в голосе Тани дрогнула обида. Уверять Рощина в своей порядочности она полагала ниже своего достоинства.

— Ладно, проехали. 29 января минус сорок недель получается начало мая. Где ты была в мае-апреле того года?

— В апреле дома. На майские мы поехали в Крым. Потом снова была дома.

— А я тогда был в Херсоне и неделю гулял у приятеля на свадьбе. Свадьба была 26 апреля, я точно знаю, в день Чернобыльской годовщины.

Таня вздрогнула.

— Что такое? — подался вперед Андрей.

— Мы отстали от поезда, и ночь провели в Херсоне.

— Какое это было число?

— Не помню. Двадцать девятое, тридцатое…

Рощин рассмеялся с явным облегчением.

— Вот видишь! Начало положено. Мы были в одно и то же время в одном и том же месте. Это не случайно. — Рощин стремительно сел на постели, затем не менее стремительно рухнул на подушку, — Блин. Где вы ночевали?

— В молодежном кемпинге. У Гены там знакомый работал.

Рощи выругался.

— Прости меня. Я поступил как скотина.

Свадьбу приятель справлял большую, богатую, на двести человек. Приезжих гостей — только однокашников и сослуживцев жениха — военных моряков прибыло более двадцати — разместили в кемпинге. Там догуливали третий, четвертый и так далее дни. Пили, ели, не просыхая, «хороводились» с симпатичными барышнями.

Поздним вечером, Рощин, изрядно под шефе, ввалился в комнату, как он полагал к одной из таких симпатяг. Шагнув за порог, он понял свою ошибку, однако вместо того, чтобы уйти замер пораженный. Полоса света от фонаря за окном разрезала пространство комнаты на две части и упиралась в спящую на кровати женщину. Она была обнажена и волнующе красива. В кемпинге чужих не было, только свои, со свадьбы, человек пятнадцать мужиков и столько же баб. «Отрывались» по полной, что в питии, что в сексе. От беспробудного веселья, Рощин совсем ошалел, потому, не раздумывая особо, разделся и юркнул в разобранную постель. Кожа женщины обожгла нестерпимым жаром. У нее температура, сработала автоматически мысль, градусов 39, не меньше. И ладно, живое гуманное уступило место хищному мужскому возбуждению.

Рощин погладил рукой грудь женщины. Осторожно опустил ладонь ниже. Минуя мягкий бугор живота, коснулся кудряшек на лобке, сполз во влажную тесноту сведенных плотно ног. Женщина застонала сладко и перевернулась на спину. «….отстань, мне плохо…» — прошептала чуть слышно и стиснула ладонь Андрея, сильным движением бедер.

Она невнятно произнесла мужское имя, и на мгновение, отрезвев, Рощин понял, что творит непотребное, нехорошее, неправильное, но не остановился. С каким-то озорным удовольствием продолжил. «Если сука не захочет, кобель не вскочит», — крутилось в мозгу оправдание.

Женщина хотела. Бедра двигались в согласном ритме, дыхание срывалось от страсти. Но хотела не его. Высохшие от жара губы шептали ласковые слова, адресованные другому. При этом женщина то ли спала, то ли пребывала в забытьи и полагала, видимо, что занимается любовью со своим избранником.

Это заводило особенно. Это напоминало сказку или дешевый любовный роман. Заколдованная принцесса; насилие; коварный злодей, укравший чужую любовь; пелена беспамятства и прочая ерундистика будоражили воображение Рощина.